— Я его боюсь… — И, грустно покачав головой, добавила: — Да, теперь от него не избавиться. Но мы все равно должны идти.

— Черт с ним, пусть идет с нами, — сказал я и наклонился к ее уху.

Я торопливо зашептал, что ей нечего бояться. В случае чего мы всегда сумеем его нейтрализовать. Уж, по крайней мере, задержать то его, когда мы будем на месте, я сумею. Подниму шум, а Альга успеет проскользнуть. Возможно, и у него был план действий — то есть как в нужный момент избавиться от меня, когда надобность в проводнике отпадет. Пусть так. Но у меня перед ним было одно существенное преимущество. Я знал, когда настанет этот момент, а он нет. Внутри своей архитектуры я идеально ориентировался и чувствовал себя как дома, а он был здесь чужим и абсолютно беспомощным…

Из лоджии, словно из ложи, за нами с любопытством наблюдали наши.

Мы снова смешались с народом, который бурлил вокруг Шатрового Дворца, но уже через минуту вывернулись из толпы и скользнули в узкую дверку одного из полуподвальных служебных входов сбоку от парадной гранитной лестницы. Это была та самая дверь, которую я интуитивно выбрал немного раньше.

Я почувствовал себя в своей стихии — в царстве объемов и плоскостей — и осторожно повел Альгу за руку по узкому извилистому коридору, едва освещенному редкими красновато тусклыми аварийными лампочками в толстых армированных оболочках. До Вени, который следовал за нами, мне дела не было. Если Альгу я предупреждал обо всех неожиданностях на пути нашего движения простым пожатием руки, направляя ее в нужную сторону, то Веня был вынужден передвигаться самостоятельно. Он то и дело въезжал то лбом, то плечом, то коленом в углы, трубы и перекрытия. Спотыкался о ступеньки, бедняга, и скользил в наклонных галереях. Забавно чертыхался и ругался вполголоса. Это было хорошее испытание для его неприхотливой и деятельной натуры.

Нашу экспедицию можно было сравнить с пространственной головоломкой, в которой требовалось отыскать единственно возможный маршрут по невероятно разветвленной и многоуровневой системе лабиринтов. Любой другой на моем месте, даже имея на руках полные схемы подземных коммуникаций, блуждал бы здесь неделями, так и не найдя выход к нужной точке. Я же, повторяю, ориентировался так, словно ощущал эти подземелья физически — как если бы они были продолжением меня самого.

Иногда мы попадали в чрезвычайно узкие и темные щели. Иногда оказывались в огромных и прекрасно освещенных помещениях. Конечно, в нормальных условиях, то есть до того как Москва подверглась варварским надругательствам и разрушениям, передвижение по ее подземной части не только не представляло особой сложности, но, напротив, даже отличалось тем, что практически бездумно можно было найти кратчайший путь в любую точку. Все внутреннее устройство было задумано и спроектировано мной таким образом, чтобы даже человек, впервые сюда попавший, сразу ощутил логику архитектуры и был способен сориентироваться… Но в том то и дело, что мы попали сюда после катастрофы.

Главная трудность выбора маршрута заключалась в том, что вся логика архитектуры была уничтожена, — не столько физическими разрушениями в результате взрывов и пожаров, сколько прорывом многих шлюзов и затоплением большей части подземного пространства. Причем затопление, из — за необычайно сложной пространственной топографии, произошло весьма неравномерно. Многообразие подземных пустот, рукавов, замкнутых лабиринтов привело к тому, что при поступлении в подземную часть мегаполиса огромных масс воды — как из емкостей, приподнятых над землей (бассейнов, резервуаров и т. п.), так и обвальным прорывом системы защиты от артезианских вод, — там образовались своеобразные воздушно водяные потоки, которые противодействуя друг другу, находили самые неожиданные пути распространения.

Грубо говоря, если проследить линию общего уровня воды под землей, то заполнение пустот никак не соответствовало простому закону сообщающихся торричеллиевых сосудов, в которых, независимо от сложности форм, жидкость устанавливалась на одном определенном уровне. Я уж не говорю о том, что многочисленные этажи подземной части города не были выведены строго параллельно по отношению друг к другу и не были сообщающимися. Если, скажем, набить сетку разнокалиберной посудой — флаконами, бутылками, банками, а затем погрузить на некоторое время под воду, то после извлечения ее из воды, мы бы обнаружили, что не все склянки наполнены водой, — некоторые наполнены частично, а некоторые вообще пусты. Это, конечно, слишком неуклюжая аналогия, однако она хорошо иллюстрирует сложившуюся под землей ситуацию. Подземные помещения на разных уровнях, как склянки, побывавшие под водой, были заполнены с такой же причудливой случайностью.

Более того. С момента катастрофы прошло уже довольно много времени, но движение водяных масс под землей не уравновесилось и не прекратилось. По распоряжению Папы в Москве уже начались восстановительные строительные работы. В первую очередь аварийщикам, конечно, нужно было бороться с подземным хаосом. Полуграмотные ассенизаторы и заумные академики и архитекторы, которые с готовностью взялись за эту работу, даже толком не разобравшись в подземной топографии, принялись бессистемно латать шлюзы и подключать целые каскады сверхмощных насосов. Но это лишь усугубляло хаос и нарушало едва установившееся равновесие. Вода находила все новые пути, пробивала себе новые ходы — то капала по каплям, то обрушивалась целыми потоками. Она то неподвижно стояла в помещениях, то вдруг с шумом и ревом устремлялась куда то вниз. То что еще недавно было предметом национальной гордости как одно из чудес света, теперь превратилось в какой то зловещий предательский мир, где было полным полно ловушек и гиблых мест.

Тут то и пригодилась моя пространственная интуиция. Это было похоже на эффектную шахматную комбинацию или политическую коллизию, когда несколькими смелыми, почти авантюрными ходами, фигуры перемещаются так стремительно, что результат, который казался абсолютно невозможным, вдруг становиться легко доступным и очевидным.

То опускаясь на самые глубокие этажи, то снова поднимаясь, я вел своих спутников так, что им ни разу не пришлось даже замочить ног, — хотя сверху, снизу, справа и слева на нас были готовы обрушиться многие тонны воды. Мы слышали жуткое урчание этой огромной массы, от которой потрескивали бетонные перекрытия и выпучивались стальные переборки.

Распределение воды в подземных этажах произошло настолько странным образом, что в продолжении всего нашего пути нигде не была нарушена система электроснабжения и вентиляции. В частности, мы проходили несколько залов подземного торгового центра, где все находилось в таком же идеальном порядке, как и до катастрофы. Светились витрины ювелирных лавок и меховых магазинов, сверкали двери небольших ресторанов, на стойках баров рябили экраны телевизоров. Даже лифты, помещенные в автономные тоннели в виде прозрачных пластиковых труб, все еще работали… Но вся эта роскошь, как в заколдованном царстве, могла в любой момент исчезнуть в бешеных грязных потоках водяной стихии.

Именно так и произошло, когда едва мы только поднялись на лифте в один из верхних уровней. Заработавшая механика спровоцировала перепад давления. Где то случилась разгерметизация, и через шахту лифта, а также из под пола хлынула вода. К счастью, в этот момент мы уже пробегали по узким мостикам, проложенным рядом с воздуховодами вентиляции под самым потолком. Мы видели, как помещение, словно брошенное в воду решето, в считанные мгновения заполнилось водой. Вода остановилась всего лишь в нескольких сантиметрах от мостика, на котором мы стояли. В моей голове окончательно созрела идея, как нам проникнуть в здание Концерна. В данный момент мы находились практически под ним. Голова работала с поразительной ясностью.