Едва ли не через каждые сто метров стояли армейские кордоны, но движение в обоих направлениях никак не ограничивалось и не регламентировалось. Никаких документов, никакого контроля.

На подъезде к мегаполису царило зловещее безлюдье, но внутри Москвы шумели толпы, каких я, честно говоря, никогда и нигде прежде не видел. Мы бросили машину около Центрального терминала и, крепко держась за руки, стали пробираться сквозь хохот, вопли и визг по направлению к Шатровому Дворцу.

Нам было известно, что полностью блокировано подразделениями спецназа лишь здание Концерна. Мне не нужно было иметь перед глазами никаких карт и схем, не нужно было специально продумывать путь, который приведет нас к месту назначения. Я вполне полагался на интуицию, так как знал, что как только мы начнем движение по внутренним пространствам мегаполиса, я смогу передвигаться хоть с закрытыми глазами, хоть на ощупь. Каждый лабиринт, каждый закоулок я начну ощущать так же конкретно, как ощущал собственное тело. Грубо говоря, моя архитектура была точной копией меня самого, — с той лишь разницей, что все внешнее было как бы обращено внутрь, а все внутреннее развернуто вовне… Координация у меня, слава Богу, не была нарушена, и я мог сходу найти собственный нос, ухо, пупок или пятку. Словом, я не сомневался, что отыщу путь и возможность проникнуть в офис Папы.

Я заметил, что пока мы пробирались сквозь толпу гуляющего народа, Альга тревожно оглядывается и озирается по сторонам, словно опасаясь преследования. Я успокоил ее, сказав, что в этом вавилонском столпотворении невозможно уследить даже за стадом слонов, не то что за нами, какой то парочкой. Я крепко держал ее за руку и не собирался отпускать.

Довольно скоро мы оказались у Шатрового Дворца. Но нам пришлось потратить около часа, чтобы обойти его кругом. Я должен был осмотреть служебные входы и решить, каким путем удобнее проникнуть в подземные пространства мегаполиса, а затем в главный офис Концерна.

Некоторые из входов были завалены или обрушены, у некоторых толпилось слишком много подозрительной публики. Наконец, я нашел то, что нужно. Это был незаметный полуподвальный служебный вход сбоку от парадной лестницы. Заглянув внутрь, я увидел длинный и узкий освещенный коридор с пухлыми, обернутыми в серебристую теплоизоляцию трубами вдоль стен. И сразу в моей голове высветилась схема предстоящего маршрута.

Но… мне хотелось задержаться на поверхности еще хотя бы на несколько минут. Я никак не мог найти повод. В глубине души мне не нравилось то, что мы собирались предпринять, но я не знал, что предложить взамен. Яркий электрический свет падал на побледневшее лицо Альги, но ее глаза по прежнему сияли. Я видел, что она настроена очень решительно и не собирается менять своего намерения.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Чуть чуть кружится голова, — призналась девушка.

— У меня тоже. Может, немного передохнем?

— Нет времени, — покачала головой она.

— Мы уже практически у цели. Это совсем близко. У нас есть время. Я проголодался, почти ничего не ел сегодня. (Я нашел повод!) Давай где-нибудь быстренько перекусим.

— Ну хорошо, — сдалась она и огляделась вокруг. — Пойдем туда, — с улыбкой сказала она, кивнув на небольшое кафе, где толпился народ.

Там наливали суррогатный кофе и угощали дешевыми пирожными с подслащенным маргарином вместо крема.

— Нет, нет! — воскликнул я и потянул ее за руку в другую сторону.

— Почему? Это было бы чудесно…

— Ни в коем случае!

Я успел заприметить, что на одной из громадных внешних лоджий Шатрового Дворца были накрыты столы для знати. Туда не пускали кого ни попадя, да и выбор напитков и блюд был гораздо изысканнее. Там обслуживали официанты, и не было этой жадной толкотни. Значит, можно будет минутку спокойно посидеть за столиком, поглядеть друг другу в глаза.

У самого входа, где стояло десятка два сверкающих лимузинов и дежурили вооруженные охранники, я запнулся, неожиданно сообразив, что при себе у меня не имеется никакого пропуска или документа, который бы удостоверял мою принадлежность к высшему свету.

— Черт! — проворчал я, на ходу похлопав себя по карманам.

Я прекрасно помнил, как во время пожаров в Москве я в порыве отчаяния уничтожил свою карточку почетного гражданина. Сейчас бы она очень даже пригодилась… Пригласительного билета, полученного накануне, я, конечно, не догадался прихватить с собой.

Однако охранники при нашем приближении расступились. Вход был свободен.

— Ага, — сказал я Альге, — прошу вас!

Мы вошли.

Честно говоря, я сразу пожалел, что пренебрег суррогатным кофе и пирожными с маргарином.

Лоджия, в которой был устроен импровизированный ресторан для знати, выходила как раз в сторону Концерна, оцепленного спецподразделениями и снайперами, и здесь обосновались наиболее почетные зеваки, которые ожидали момента, когда начнется шоу: спектакль о чудесном освобождении Папы и Мамы из жуткого тоннеля. Тут собрались политики, лидеры России, наши академики и так далее. Несколько зданий ближайшего квартала были практически сровнены с землей, и вид на место предполагаемого действа открывался самый выгодный. Туда били сотни прожекторов.

Чтобы скоротать время в ожидании очередного шоу и развеять скуку, большие люди в лоджии развлекались как могли: выпивали, закусывали, хохотали и делились друг с другом своими предположениями относительно очередного мероприятия, просто глазели по сторонам. Играла музыка, и на небольшом пятачке в центре, кажется, даже танцевали. Никто не знал наверняка, когда это начнется, и поэтому, боясь пропустить самое интересное, никто не расходился.

И вот мы с Альгой, взявшиеся за руки, словно влюбленные, влетели в лоджию и сразу оказались в перекрестии бесцеремонных взглядов. Чтобы избежать неловкости, я поспешно провел девушку за первый попавшийся свободный стол, мы сели.

Я все пытался понять, правильно ли поступаю, помогая осуществлять Папе его план, который с такой легкостью впутывал девушку в эту скверную историю, — пусть даже это теперь было ее собственное намерение и желание. Что вообще двигало этой девушкой?.. Был какой то момент, когда сквозь пелену, в которой я находился, мелькнуло ясно и отчетливо: нет, я не должен этого делать, а значит, и не стану. По крайней мере не следовало так торопиться…

Тут я увидел, что Альга, смущенно кивая, с кем то здоровается. Я повернул голову и вздрогнул от неожиданности. Господи Боже ты мой, это была наша Майя! Она находилась как раз перед нами среди танцующих парочек и приветливо махала рукой. Стало быть, она тоже находилась здесь, чтобы поглазеть на очередной аттракцион, который устраивал сам Папа. Как и остальные, Майя преспокойно дожидалась развязки, развлекалась, танцевала, словно не происходило ничего ужасного. Она даже не выбрала времени приехать в Деревню, чтобы выяснить подробности происходящего, — а ведь ей, наверняка, было известно и об ультиматуме Косточки, и о том, что маленьких пансионеров собираются переправить в здание Концерна. Более того, она была в обществе долговязого чудо выскочки от политики Петрушки, который в настоящий момент сжимал ее в объятиях, изображая на физиономии липко сладкое выражение, и выделывал ногами какие то развязные коленца. Ему то, конечно, было наплевать на то, что его шеф сидел сейчас в задымленной трубе под прицелом террористов, нанятых на деньги и стараниями собственного сына. Между прочим, и резвые Петрушкины помощники, кривляясь под стать хозяину, увивались тут же, словно норовя подхватить девушку, если та, паче чаяния, выскользнет из его фамильярных объятий. Невыносимо грустно было наблюдать, как неузнаваемо она переменилась — с тех пор, как бездумно и без оглядки ударилась в эту странную жизнь.