Бен посмотрел по сторонам, затем поднял голову. Тот, кто произнес эти слова, стоял на галерее, прямо над головой Бена.

Это был Юрген Ленц.

Внезапно воздух заполнился мягким негромким перезвоном, мелодичным и умиротворяющим. Юрген Ленц, великолепный в своем темно-сером костюме, голубой сорочке и серебряном галстуке под идеально отглаженным белым медицинским халатом, не спеша спустился по металлической лесенке на пол зала и снова окинул взглядом “бегущие дорожки” и “лестницы”. Судья Верховного суда, и отставной госсекретарь, и большинство остальных заканчивали свои упражнения, сходили с тренажеров. Сестры принялись поспешно снимать с тел стариков датчики.

— Это сигнал о том, что скоро отправится вертолет в Вену, — сообщил Ленц, обращаясь к Бену. — Пора возвращаться на Международный форум по вопросам здоровья детей, от работы которого они любезно согласились ненадолго отвлечься. Я думаю, не требуется лишний раз говорить, что все они чрезвычайно занятые люди, несмотря на свой возраст. Даже вернее будет сказать: именно благодаря своему возрасту. Все эти люди способны еще очень много дать миру — вот почему я их выбрал.

Он сделал чуть заметный жест, и сразу же Бена крепко схватили за руки сзади. Два охранника держали его, а третий быстро и умело обыскал и вытащил все три пистолета.

Ленц с видимым нетерпением ждал, пока у незваного гостя отберут оружие. Он держал себя так, словно рассказывал за столом интересную историю, но его прервали официанты, и теперь он ждет не дождется, когда же они закончат раскладывать салат.

— Что вы сделали с Анной? — спросил Бен. Несмотря на пережитые им потрясения, в его голосе слышались стальные нотки.

— Я как раз сам намеревался спросить вас об этом, — ответил Ленц. — Она настаивала на осмотре клиники, и, конечно, я не мог отказать ей в этом. Но каким-то образом мы потеряли ее по пути. Очевидно, она знает какие-то хитрости, позволяющие укрыться от систем безопасности.

Бен рассматривал Ленца, пытаясь понять, насколько можно верить его словам. Могли ли эти слова быть некоей уверткой, которой Ленц почему-то решил скрыть отказ отвести Бена к ней? Или он намеревался поторговаться? Бен почувствовал приступ паники.

Или он лжет? Сочиняя свою историю, он мог догадываться, что я поверю в нее, что я захочу поверить!

Ты убил ее, лживый ублюдок?

И тем не менее Анна могла исчезнуть по собственной воле, чтобы выяснить, что здесь творится.

— Позвольте мне сразу же предупредить вас, — начал Бен, — что если с нею что-нибудь случится...

— Но с нею ничего не случится, Бенджамин. Ничего. — Ленц сунул руки в карманы халата и склонил голову набок. — В конце концов мы же находимся в клинике, которая работает во имя жизни.

— Боюсь, что я уже успел увидеть слишком много для того, чтобы поверить этому.

— А многое ли из увиденного вы поняли? — осведомился Ленц. — Я уверен, что, как только вы сможете по-настоящему разобраться в нашей работе, вы поймете ее важность. — Он сделал охранникам знак отпустить Бена. — Это кульминация дела, которому была посвящена вся моя жизнь.

Бен промолчал. О побеге нечего и думать. И на самом деле ему хотелось остаться здесь.

Ты убил моего брата.

А Анна? Неужели ты и ее убил?

Ему пришлось сделать усилие, чтобы снова начать воспринимать слова Ленца.

— Знаете ли, это была одна из главных навязчивых идей Адольфа Гитлера. Тысячелетний рейх и вся подобная ерунда... Хотя сколько это продолжалось? Двенадцать лет? У него имелась собственная теория, утверждавшая, что арийская кровь загрязнена всякими примесями из-за межрасовых браков. И после того как “высшая раса” окажется очищенной, она станет чрезвычайно долговечной. Чушь, конечно. Но я все же отдам должное старому безумцу. Он очень хотел узнать, как сделать так, чтобы он сам и другие вожди рейха могли прожить подольше, и поэтому предоставил полную свободу действий группе своих лучших ученых. Неограниченные фонды. Право ставить любые эксперименты на заключенных концентрационных лагерей. Все, что угодно.

— Благодаря щедрости и покровительству самого жуткого чудовища двадцатого столетия, — прокомментировал Бен, словно выплевывая слова.

— Да, безумный деспот, не могу с вами не согласиться. И его разговоры о тысячелетнем рейхе были просто смешны: чрезвычайно неуравновешенный человек обещает сверхпродолжительную эпоху стабильности. Но при всем при том то, что он соединял эти два понятия — долговечность человека и стабильность, — было совершенно здравым подходом.

— Я вас не понимаю.

— Мы, человеческие существа, имеем один очень серьезный недостаток. Из всех разновидностей существ, обитающих на планете, нам требуется самый продолжительный период беременности и детства — одним словом, развития. И ведь мы должны думать не только о физическом, но и об интеллектуальном развитии. Два десятилетия уходят на полное физическое созревание, а потом зачастую еще десять лет, а то и больше — на то, чтобы достичь полного профессионального мастерства в своей специализированной области. А те, кто посвящает себя наиболее сложным ремеслам, ну, скажем, хирурги, достигают полной компетентности в своей профессии где-то на четвертом десятилетии работы. Процесс обучения и овладения мастерством затягивается, а что же случается потом, когда человек достигает высшего уровня? Его глаза начинают тускнеть, его пальцы утрачивают точность. Безжалостное время тут же начинает отбирать у него то, на приобретение чего он потратил половину отведенного ему срока жизни. Это очень походит на дурную шутку. Мы подобны Сизифу, который катит свои камни на вершину холма, заранее зная, что не успеет он добраться до цели, как его ноша снова рухнет вниз. Мне говорили, что вы когда-то преподавали в школе. Подумайте о том, насколько большая часть человеческого общества занята всего лишь собственным воспроизведением — передачей потомству своих институций, своих знаний и навыков, костылей и подпорок цивилизации. Все это неимоверная дань, которую мы платим за свое стремление рано или поздно, но обязательно добиться победы. И все же насколько дальше мог бы продвинуться вперед наш вид, если хотя бы его политические и интеллектуальные лидеры оказались в состоянии сосредоточиться именно на продвижении, а не на простом самовоспроизведении! Каких высот мы смогли бы достичь, если хотя бы некоторые из нас были способны придерживаться единожды выбранного курса, дойти до высшей точки своих знаний и умений и не спускаться с нее! Насколько дальше мы смогли бы пройти, если бы самые лучшие и самые яркие из нас смогли закатить камень на вершину, а не прятаться в частном санатории или даже в могиле, успев лишь окинуть гребень беглым взглядом! Он грустно улыбнулся.

— Герхард Ленц, как бы мы к нему ни относились, был блестящим человеком, — заговорил Ленц после короткой паузы. “Но является ли Юрген на самом деле сыном Герхарда?” — мысленно спросил себя Бен. — По большей части его теории оказались ошибочными. Но он был убежден в том, что ответ на вопрос, почему и как люди стареют, кроется в наших клетках. Он пришел к этому заключению задолго до того, как Уотсон и Крик в 1953 году выяснили, что представляет собой ДНК! Действительно, замечательный человек. Он так много всего провидел! Он хорошо понимал, что нацисты потерпят поражение, что Гитлера не станет и фонды усохнут. Он просто хотел удостовериться, что его работа продолжится. Вы знаете, почему это было важно, Бенджамин? Вы позволите мне называть вас по имени?