Когда Жиро услышал, что Сент-Экзюпери находится в Алжире, он сказал: «Постарайтесь завтра привести его сюда к нам на завтрак». В Летнем дворце завтрак, начавшийся в восемь часов, превратился в неизменный ритуал, и у Жиро вошло в привычку принимать посетителей за завтраком.

На следующее утро за завтраком, помимо Жиро и Шамбре, присутствовало еще несколько других офицеров. Завтрак продолжался полчаса (необычно долго для одного из подобных «приемов»), и Жиро, казалось, очень заинтересовал рассказ Сент-Экса о Соединенных Штатах. Сент-Экзюпери нисколько не пытался скрывать свои антидеголлевские настроения и предубеждение против его сторонников, но, к его удивлению, Жиро сохранял безмятежное спокойствие по этому поводу. Две недели назад он сделал примирительный жест, послав генерала Буска, когда-то сидевшего за одной партой с Де Голлем в Высшей военной школе, начать переговоры в Лондоне, и теперь, похоже, переезд штаба лидера «Свободной Франции» в Алжир был уже только вопросом времени. Сент-Экзюпери заметил, что лучше было бы позволить ему оставаться в Лондоне, где ущерб от его действий оставался бы относительно небольшим, между тем как в Алжире всякое могло случиться. Его нью-йоркские впечатления (даже если не заострять внимание на рассказе генерала Одика) лишили Сент-Экса всяких иллюзий по поводу голлистов. Шамбре давал Жиро тот же самый совет, но и слова Сент-Экзюпери, и настойчивый совет Шамбре Жиро пропустил мимо ушей. Подобно многим хорошим воякам, Жиро чувствовал себя не в своей тарелке в обстановке политического интриганства, в которой он оказался волею судьбы, а постоянная критика со стороны голлистов его «диктаторских» наклонностей сковывала его волю. Дабы доказывать своим критикам их неправоту, он намеревался поступить благородно, а это означало воздать должное Де Голлю и позволить ему прибыть в Алжир.

На Сент-Экзюпери первая встреча с генералом вовсе не произвела особого впечатления. «Так вот он какой, ваш Жиро!» – это все его слова Шамбре о встрече, но тон сказал о многом.

Что произошло потом, нам не совсем ясно. Шамбре утверждает, будто Жиро попросил его лично заступиться за Сент-Экзюпери перед американцами, чье слово в области авиации становилось законом. В близлежащей гостинице «Сен-Жорж», где Эйзенхауэр разместился со своим штабом, Шамбре проинформировали, что главнокомандующий слишком занят, чтобы принять его. Его начальник штаба, генерал Уолтер Беделл Смит, вежливо выслушал его, но не сказал ни «да», ни «нет», хотя и постарался объяснить просителю, насколько военно-воздушные силы США самостоятельны и не зависят в своих решениях от Генерального штаба, и на эту автономию Генеральный штаб вовсе не намерен посягать.

По возвращении в Летний дворец Шамбре объяснил Жиро, что Беделл Смит в лучшем случае проявит равнодушие, поэтому единственным шансом Сент-Экзюпери остается ходатайство на высшем уровне. «Хорошо, – пообещал Жиро. – Я сам займусь этим». Он позвонил Эйзенхауэру, который, вполне возможно, никогда ничего и не слышал о Сент-Экзюпери (он ведь, в конце концов, не Бобби Джонс), и на генерала произвела достаточное впечатление настойчивость Жиро, раз он дал свое согласие.

Во всей вероятности, эти разнообразные демарши растянулись на несколько дней, поскольку и у Эйзенхауэра, и у Жиро хватало более важных дел и волновала их не только судьба Сент-Экса. Новости о падении Туниса и Бизерта достигли Алжира 8 мая, за день до дня памяти Жанны д'Арк (9 мая), который отметили с неистовой радостью. Сто тысяч человек собрались посмотреть большой военный парад, которым командовал сам Жиро, и знаменитый проход медленным маршем оркестра иностранного легиона. Генерал Эйзенхауэр взял с собой Жиро на полигон к западу от Алжира, где они провели смотр огромному количеству танков, грузовиков, зенитных орудий и гаубиц, которыми благодаря соглашению, составленному Бетуаром в Вашингтоне вместе с Гарри Хопкинсом и генералом Маршаллом, предстояло снабдить французские и американские войска в Северной Африке. Де Голль все еще находился в Лондоне, пыхтя, словно фабричная труба, от того, какие почести оказывают его сопернику Жиро. Но в Алжире на короткое время все препирательства казались обманчиво позабыты, и атмосфера, царившая там, напоминала «Священный союз» 1917 – 1918 годов и товарищество, однажды связавшее солдат Першинга и Фоша.

Жиро тем временем после некоторого размышления задумал (или, по крайней мере, кому-то в его штабе пришла подобная мысль) использовать красноречие Сент-Экзюпери на пользу «примирения и взаимодействия», ставшего лозунгом момента. Вероятно, на Жиро произвела впечатление мысль об этой роли Сент-Экзюпери, приложенного к понятию «Франция превыше всего», и, так как он и сам чувствовал нечто подобное, он обратился к Сент-Экзюпери с просьбой предпринять поездку с миссией доброй воли во французские армейские столовые и клубы в Марокко. Вторичная цель этой поездки состояла в том, чтобы определить, как офицеры, с кем ему доведется поговорить, относятся к Жиро или к Де Голлю. Во время парада, отмечавшего победу в Тунисе, генерал Леклерк, ярый сторонник Де Голля, отказался позволить горстке своих ветеранов пустыни промаршировать вместе с 7 тысячами солдат Африканской армии, которыми Жуан так блестяще командовал в сражении против остатков Африканского корпуса, и Жиро, понятно, стремился узнать, возникали ли подобные трения в войсках, стоявших в Марокко. Тот факт, что Сент-Экзюпери являлся гражданским лицом и не отождествлялся в глазах войск с тем или иным лагерем, мог облегчить задачу, позволив в иной ситуации очень осторожным офицерам проявить большую откровенность в данном вопросе.

Сент-Экс и сам, вероятно, в равной степени проявлял интерес к настроению, царившему в войсках, да к тому же нуждался в поддержке Жиро в отношениях с американцами, поэтому едва ли он мог позволить себе ответить отказом на просьбу генерала. Кроме того, его, видимо, предупредили, что на согласование и выдачу разрешения у американцев уйдет по крайней мере неделя, а то и две, поэтому поездка в Марокко в этот период времени не вызовет для него никаких неудобств.

Точно известно одно: Сент-Экс полетел в Касабланку на «симуне», предоставленном ему французами. Из Касабланки он направился в Марракеш, где целую неделю приятно проводил время на вилле полковника Жоржа де Шассе, отвечавшего тогда за расположенную там авиабазу и обучение новых французских подразделений. Получив телефонограмму из штаба о прибытии Сент-Экзюпери, Шассе очень удивился, увидев на нем темно-синий летный мундир. Несмотря на середину мая, уже стояли невыносимый зной и духота (днем, в час или два, температура достигала 100 градусов по Фаренгейту, а то и переваливала за эту отметку), и Шассе и его товарищи-офицеры облачились в рубашки с коротким рукавом и шорты. Сент-Экзюпери позабавил хозяина, поведав ему историю с мундиром, раздобытым в «Метрополитен-опера», но он не терял времени зря и скинул с себя все обмундирование, которое раздобыл себе еще в Алжире. И когда рано утром на следующий день Шассе вошел в гостиную виллы, его ждало там весьма необычное зрелище. Абсолютно голый Сент-Экс расхаживал вдоль и поперек по комнате, в левой руке он держал книгу и внимательно ее читал, в правой руке – электрическую бритву и рассеянно брился. Длиннющий шнур, подсоединявший его бритву к розетке, давал максимум относительной свободы для его аристотелевских прогулок по комнате.