Версаль невозможно было узнать.

Земля была затоплена водой точно так же, как деревья пострадали от огня. Всюду лежали в грязи деревья с изломанными ветвями, с обожженными молнией стволами в тех местах, где она пыталась, словно огненная змея, обвить дерево своими пылавшими кольцами.

Напуганный грозой Людовик XV так и не смог заснуть; на заре не покидавший его Лебель помог ему одеться, и король возвратился через ту же галерею, где в неясном свете занимавшейся зари стыдливо возникали уже знакомые нам картины среди цветов, хрусталя и горящих канделябров.

Уже в третий раз за последние сутки король толкнул дверь комнаты, где находилось брачное ложе, и содрогнулся, увидав на скамеечке будущую королеву Франции, лежавшую на спине, бледную, с запавшими веками, как у св. Мадлены Рубенса: сон избавил ее от мук, первые солнечные лучи озаряли белое платье, словно подчеркивая ее непорочность.

В глубине комнаты на прислоненном к стене стуле почивал дофин Франции, вытянув в луже ноги в шелковых чулках; он был столь же бледен, как и его супруга, на лбу его тоже блестела испарина – следствие пережитого ужаса.

Брачная постель оставалась в том виде, в каком король застал ее накануне.

Людовик XV нахмурился: неведомая ему доселе боль железным обручем сжала его голову. Только вакханалия могла бы в тот момент порадовать его, но он ее не увидел.

Он покачал головой, вздохнул и вернулся в свои апартаменты, еще более мрачный и напуганный, чем во время ночной грозы.

30 мая, то есть на третий день после той ужасной ночи, ночи, полной, по словам Марии-Антуанетты, предзнаменований и предостережений, дошла очередь и до Парижа отпраздновать женитьбу своего будущего короля. Вот почему все парижане устремились в этот день к площади Людовика XV, где должен был состояться праздничный фейерверк, сопровождавший, как правило, всякое большое торжество; парижане – большие любители поглазеть и не могут без этого обойтись.

Место было выбрано прекрасно. Шестьсот тысяч зрителей могли спокойно перемещаться на площади. Вокруг конной статуи Людовика XV опоры конструкции были расположены кольцеобразно, чтобы фейерверк был виден всем зрителям с площади; с этой же целью вся конструкция возвышалась над землей на двенадцать футов.

Согласно обычаю, парижане прибывали группами и долго выбирали лучшие места, не занятые теми, кто пришел раньше.

Дети взбирались на деревья, мужчины карабкались на каменные тумбы, женщины располагались у поручней, на краю канав и около подмостков, построенных на скорую руку бродячими актерами, которых полным-полно бывает на любом парижском празднике: богатое воображение позволяет им менять тему хоть каждый день.

К семи часам вечера вместе с первыми любопытными прибыло несколько групп лучников.

Французские гвардейцы на сей раз не принимали участия в охране порядка: городские власти сочли невозможным выделить для этой цели тысячи экю, которую потребовал командир полка его светлость герцог де Бирон.

Гвардейцы вызывали у населения ужас и, в то же время, пользовались его любовью, вот почему каждого офицера и солдата полка можно было принять то за Цезаря, то за Мандрена. Французские гвардейцы вызывали ужас на поле боя, были неумолимы при несении службы, а в мирное время в часы досуга вели себя как разбойники. Когда же они переодевались в штатское, они становились неприступными мужественными красавцами; их превращение нравилось женщинам и внушало почтение мужчинам. Но будучи свободными от службы и затерявшись в толпе, они становились грозой тех, у кого накануне вызывали восхищение, и отчаянно преследовали тех самых господ, которых на следующий день им предстояло охранять.

Итак, городские власти питали глубоко укоренившуюся ненависть к этим ночным гулякам и завсегдатаям притонов, и это явилось одной из причин того, чтобы не давать тысячи экю французским гвардейцам. Власти послали на площадь городских лучников под тем благовидным предлогом, что в семейном празднике, подобном тому, который готовился теперь, должно хватить обычного семейного сторожа.

Так французские гвардейцы оказались свободны от службы и смешались с группами зевак, о которых мы упоминали; они вели себя настолько же непристойно, насколько в другое время были бы строги; чувствуя себя в этот вечер простыми горожанами, они учиняли в толпе беспорядки, которые, будь они на службе, подавили бы ударом приклада, ногой, локтем или даже прибегли бы к аресту, если бы их командир Цезарь Бирон имел право называть их в тот вечер солдатами.

Крики женщин, недовольное ворчание мещан, жалобы торговцев, которым они отказывались платить за пирожки и пряники, – все это создавало суматоху, словно предварявшую настоящий беспорядок, совершенно неизбежный, когда шестьсот тысяч зевак соберутся на этой площади, и тогда к восьми часам вечера на площади Людовика XV словно оживет огромное полотно Теньера, только с французскими действующими лицами.

После того, как парижские мальчишки, самые занятые и, в то же время, самые ленивые во всем мире, устроились на своих обычных местах, а мещане и простой люд разместились по своему вкусу, стали прибывать в каретах знать и финансовые тузы.

Для них не было предусмотрено накануне никакого маршрута; они без всякого приказания выезжали с улицы Мадлен или Сент-Оноре, подвозя к недавно выстроенным особнякам тех, кто получил приглашение занять место у окна или на балконе градоначальника, откуда был бы прекрасно виден фейерверк.

Те, у кого не было приглашений, оставляли кареты на углу площади и продолжали продвигаться пешком благодаря лакеям, расчищавшим путь в уже довольно плотной толпе; впрочем, толпа всегда готова расступиться перед тем, кто умеет завоевать ее сердце.

Было любопытно смотреть на то, с какой ловкостью жадные до зрелища парижане умеют в потемках пробираться вперед, пользуясь в своих интересах даже неровностями дороги. Очень широкая, но еще не законченная к тому времени Королевская улица была перерезана в нескольких местах глубокими канавами, по краям которых была насыпана вырытая земля. На каждой из этих возвышенностей располагалась небольшая группа зрителей, словно поднявшийся чуть выше других морской вал среди бесконечного людского моря.

Время от времени этот вал, подталкиваемый другими волнами, скатывался вниз под оглушительный хохот еще не очень плотной толпы, так что в этих падениях не было пока никакой опасности, потому что упавшие могли подняться.

К половине девятого все взгляды, бродившие до этого времени по сторонам, устремились в одном направлении и остановились на конструкции, сооруженной специально для фейерверка. Тогда локти, не перестававшие отбиваться от соседей, как следует взялись за охрану своего места от новых посягательств.

Фейерверк, подготовленный Руджиери, должен был по замыслу автора соперничать, – а из-за недавней грозы это было несложно, – с версальским фейерверком, который устроил инженер Тор. Парижане знали, что в Версале щедрость короля, пожаловавшего на фейерверк пятьдесят тысяч ливров, ни к чему не привела: первые же ракеты были залиты дождем. Так как вечером 30 мая погода стояла прекрасная, жители Парижа заранее радовались своей победе над соседями – версальцами.