Я выпрыгнул из носилок и передал остальным, что сказал белобородый старик. Робертсон не хотел идти. Он отказывался до тех пор, пока я не предположил, что такое поведение может настроить королеву против нас. Умслопогас оставался равнодушным, не веря, как он подчеркнул, в правительницу-женщину.

Только Ханс, хотя и был уставшим, согласился, правда с неохотой. Факт, означающий, что у него были мозги и любопытство, превышающие уровень обезьяны, на которую он так походил внешне: он захотел увидеть королеву, о которой говорил Зикали.

В конце концов мы все-таки двинулись в путь, сопровождаемые Билали и людьми, несшими светильники. Их свет указывал, что мы идем между домами – или, во всяком случае, стенами, которые были когда-то домами, – а впереди виднелась улица.

Проходя под чем-то вроде арки или портика, мы вошли во двор с колоннами, но без крыши, поскольку я мог видеть звезды над головой. В конце двора виднелось здание, дверной проем в нем был завешан циновками, внутри все было освещено лампами, и по всей длине на равном расстоянии стояли охранники с длинными копьями.

– О баас, – сказал Ханс с тревогой, – это ловушка.

Умслопогас глядел вокруг с подозрением, держа руку на рукоятке топора.

– Помолчи, – ответил я. – Вся эта гора – сплошная ловушка, одной больше, одной меньше – дела не меняет, а у нас с собой оружие.

Проходя между двойной линией охранников, которые стояли без движения, как статуи, мы подошли к любопытным занавескам, висевшим в конце длинного холла. Я далеко не знаток, но все же понял, что они были сделаны из дорогого цветного материала, вышитого золотыми нитями. Перед этими занавесками Билали сделал нам знак остановиться.

Тихо обсудив что-то с человеком, скрывающимся за занавеской, он исчез за ними, оставив нас одних на несколько минут. Наконец они открылись, вышла высокая элегантная женщина восточного вида в арабской одежде и пригласила нас войти. Она не разговаривала и не отвечала на мои вопросы, когда я пытался заговорить с ней, что было не очень понятно. Лишь потом я узнал, что она немая. Мы вошли, и я поразился роскоши, с которой была обставлена комната.

В дальнем конце зала находилось не очень большое помещение, освещенное лампами, свет которых падал со стен, украшенных скульптурами. Все выглядело так, словно когда-то это был большой внутренний двор или святилище, поскольку в центре его стоял помост, где когда-то могли помещаться трон или статуя бога. Но сейчас на этом помосте стояло ложе, на котором сидела богиня!

Она была статная и стройная, одета в ярко-белые ткани и искусно ими задрапирована, однако ее одежда больше открывала, чем скрывала ее великолепные формы. Из-под вуали, которая была похожа на фату невесты, выглядывали две очень длинные черные косы, на кончике каждой виднелось по большой жемчужине. С одной стороны от королевы стояла высокая женщина, похожая на ту, что провела нас через занавески, а с другой на коленях стоял Билали.

Сидящая женщина была также величественна, как настоящая королева, когда ее рисуют художники, хотя ее фигура была значительно более благородной, чем у любой королевы, которых я встречал. Вокруг нее, казалось, витала какая-то тайна, окутывающая ее, как вуаль. От нее исходила еще и некая притягательная сила, и ни вуаль, ни другое покрывало не могли скрыть ее – по крайней мере, для моего воображения. Своим дыханием она тоже источала власть. В воздухе витало что-то такое, что бывает перед штормом.

Мне казалось, что эта власть не вполне человеческая и идет свыше, она будто призвана склонять странника к земле.

Вокруг нее, казалось, витала какая-то тайна, окутывающая ее, как вуаль.

Сказать по правде, хоть я и сгорал от любопытства, которое росло во мне час от часа, и ощущал себя очень довольным, что предпринял это путешествие со всеми его невзгодами, в тот момент я ужасно испугался, настолько, что хотел повернуться и убежать. С самого начала я чувствовал, что присутствую перед неземной совершенной женской красотой, которая отличается от нашей земной красоты.

Что это была за картина! Она сидела, величавая и тихая, как совершенная мраморная статуя, лишь ее грудь поднималась и опускалась под белой одеждой, показывая, что она живая и может дышать, как все. Об этом же говорили и ее глаза. Сначала я не мог разглядеть их через вуаль, но то ли потому, что я привык к свету, или оттого, что они сияли как звезды, далекие и прекрасные, я смог увидеть их. Это были большие, темные, прекрасные очи, глубокого синего оттенка. Казалось, они смотрят сквозь тебя и выше. Ее глаза были подобны окнам, через которые свет идет изнутри. Свет духа.

Я оглянулся, чтобы посмотреть, производит ли увиденное такой же эффект на моих товарищей. Ханс упал на колени, его руки сплелись в молитве, а его маленькое уродливое лицо напомнило мне голову рыбы, которую вытащили из воды и которая вот-вот умрет от избытка воздуха. Робертсон, выведенный из состояния оцепенения, смотрел на царственную даму с открытым ртом.

– Боже, – сказал он, – кажется, я возвращаюсь к жизни. Ее черты прекрасны. Я чувствую это нутром.

Умслопогас стоял величественный и мрачный. Его руки лежали на рукоятке топора, он также пристально смотрел на трон, кровь пульсировала на коже, которая затягивала рану в его голове.

– Бодрствующий в ночи, – сказал он мне своим глубоким голосом, переходя на шепот, – в ней власть не одной женщины, а всех женщин. Под ее одеждой я вижу красоту той, которая «ушла высоко», Лилия, которая навсегда потеряна для меня. Ты не чувствуешь этого, Макумазан?

Когда он произнес эту фразу, я сразу все понял. Я чувствовал подобное и раньше, хотя эмоции не позволяли мозгу вовремя анализировать происходящее. Я смотрел на прекрасные драпированные формы и видел: в ней было несколько женщин. Я не встречал никого подобного именно этой женщине, хотя впоследствии узнал ее достаточно хорошо, во всяком случае достаточно, чтобы заинтриговать меня. Странным было то, что в этой галлюцинации личности частично совпадали, пока наконец я не начал думать, не являются ли они одним и тем же существом, проявляющим себя в разных формах, как лучи разного цвета падают из одного кристалла и при этом меняются. Однако мой бедный ум не в состоянии это выразить так, как бы мне этого хотелось. Без сомнения, это была сила внушения и игра ума той, которая сидела перед нами.

В конце концов она заговорила, и ее голос зазвучал, как серебряные колокольчики над водой в торжественной тишине. Он был низкий и сладкий, так что в первый момент мои чувства притупились и сердце, казалось, остановилось. В первую очередь она обращалась ко мне.

– Мой слуга сказал мне, – она слегка повернула голову к Билали, который стоял на коленях, – что ты, которого зовут Бодрствующий в ночи, понимаешь язык, на котором я говорю. Это так?