– Я понимаю арабский достаточно хорошо, изучал его на Восточном побережье и в Аравии в прошлые годы, но ваш арабский… о… – Я замолчал.

– Называй меня Хейя, – бросила она. – Это мой титул, который означает, как ты знаешь, Она, или женщина. Если вам не нравится это имя, называйте меня Айша. Я буду рада снова услышать имя из уст человека моего цвета кожи и благородной крови.

Я покраснел от комплимента и повторил с довольно глупым видом:

– Я говорю на несколько другом арабском, чем тот, что используешь ты, о Айша.

– Я думала, что звучание этого имени понравится тебе больше, чем Хейя, хотя потом я научу тебя произносить его. Есть ли у тебя другое имя, которое может идти раньше главного?

– Да, – ответил я. – Аллан.

– О Аллан, расскажи мне об этих людях. – И она показала на моих приятелей взмахом руки. – Потому что я подозреваю, что они не говорят по-арабски. Или лучше я буду говорить, а ты скажешь, права я или нет. Вот этот человек, – и она кивнула в сторону Робертсона, – чувствует себя смущенным. Это пробуждает в нем цвет, который ты не видишь, этот цвет призывает к мести, хотя мне кажется, что в настоящий момент он хочет чего-то другого, того, чего, насколько я знаю, хотят все мужчины и что разрушает их. Человеческая натура не изменилась, Аллан, вино и женщины – древние ловушки. Для него достаточно. Маленький желтый человек меня боится, как и все вы. В этом величайшая власть женщины, хотя она слабая и нежная, все мужчины ее боятся, потому что настолько глупы, что не могут ее понять. Для них миллионы лет она остается загадкой, а для нас все неизвестное – страшно. Ты помнишь римскую пословицу, которая выражает это кратко и понятно?

Я кивнул, потому что латынь была одной из тех наук, которым отец научил меня еще в молодости.

– Хорошо. А этот маленький дикий человек, похожий на обезьяну, от которой мы все произошли… Но ты знаешь ли это, Аллан?

Я снова кивнул и сказал:

– Эти диспуты идут уже очень давно, Айша.

– Да, они начались в мое время, и мы продолжим их позднее. И все-таки он ближе к обезьяне, чем ты или я. Я думаю, что у него есть свои преимущества – он хитрый и дружелюбный и любит всех вокруг. Ты понимаешь, Аллан, что любовь есть во всем?

Я сказал, что все зависит от того, что вкладывается в это слово. На что она ответила, что объяснит мне позднее, когда у нас будет время, а потом добавила:

– Эта маленькая желтая обезьяна понимает, что ей надо преданно служить тебе, или мне так только кажется? Ты расскажешь мне об этом когда-нибудь. А теперь о твоем спутнике – Черном человеке. Я думаю, что это воин из воинов, такой, какие бывали в старые времена, если он не дикарь. Хотя, поверь мне, Аллан, дикари часто лучше. Кроме того, все мы в сердце дикари, даже ты и я. Культура – это лишь прикрытие, чтобы спрятать нашу истинную природу, и часто она становится ядом. Думаю, что во время сражения его топор погружается глубоко, и погрузится еще глубже. Правильно ли я поняла этих людей, Аллан?

– Неплохо, – ответил я смиренно.

– Просто я так думаю, – раздался ее певучий смех. – Хотя в этом месте я становлюсь глупой и бесполезной, как ржавый меч, которым не пользуются. Теперь вы можете отдохнуть. Завтра мы с тобой поговорим наедине. Ничего не бойтесь, вы в безопасности, вас охраняют мои рабы, а я наблюдаю за ними. Итак, прощайте, до завтра. Теперь идите, ешьте и спите, как должны делать все, кто существует на этой земле и цепляется за нее, чтобы выжить. Билали, проводи их. – И она махнула рукой, показав, что аудиенция закончена.

При этом знаке Ханс, который все еще был не в себе, вскочил с колен и прошмыгнул сквозь занавески. Робертсон последовал за ним.

Умслопогас постоял мгновение, повернулся, высоко поднял топор и прокричал «Байете!», после чего повернулся и тоже ушел.

– Что значит это слово, Аллан? – спросила Айша.

Я объяснил, что это приветствие, с которым воины-зулусы обращаются только к своему королю.

– Разве я не говорила, что дикари лучшие из лучших? – воскликнула она со смехом. – Белый человек, твой приятель, не приветствовал меня, а черный знает, когда стоит перед женщиной-королевой.

– В нем тоже течет королевская кровь, – заметил я.

– Если так, мы похожи, Аллан.

Я глубоко поклонился ей так галантно, как только мог. Она впервые поднялась – и оказалась очень высокой и внушительной – и поклонилась мне в ответ.

После этого я пошел искать остальных моих спутников по другую сторону занавеса, однако Ханс успел даже пробежать через длинный узкий холл за циновку в его конце.

Мы с достоинством проследовали за Билали через двойные ряды охраны, которая подняла копья, когда мы проходили мимо них. Там мы снова встретили Ханса, он все еще был чем-то испуган.

– Баас, – сказал он мне, когда мы проходили среди колонн зала, – в своей жизни я видел много ужасных вещей и стоял к ним лицом к лицу, но никогда не был так напуган, как перед этой Белой колдуньей. Баас, я думаю, что она дьявол, о котором ваш преподобный отец говорил так много. Или его жена.

– Если так, Ханс, – отвечал я, – то дьявол не так черен, как его рисуют. Но я советую тебе быть осторожным в разговорах, потому что стены имеют уши.

– Не имеет значения, кто и что говорит, баас, потому что она читает слова задолго до того, как они слетают с губ. Я чувствую, что она присутствует в этой комнате. Будьте осторожны, господин, иначе она похитит ваш дух и вы в нее влюбитесь. Подозреваю, что она вовсе не красавица, иначе зачем ей прятать лицо под вуаль? Кто видел, как красивая женщина сует голову в мешок, господин?

– Может быть, она делает это, потому что слишком красива, Ханс, и боится, что сердца мужчин, которые смотрят на нее, растают.

– О нет, баас, все женщины хотят растопить мужские сердца, кто больше, кто меньше. Иногда кажется, что у них в голове совсем иные мысли, но они не думают ни о чем другом, пока не становятся старыми и уродливыми, и лишь тогда забывают о своих чарах.

Ханс продолжал молоть чепуху, возвращаясь, насколько я мог понять, по той же дороге, по которой мы пришли. Мы дошли до наших жилищ, где нас ждала приготовленная еда – жареная козлятина, кукурузные лепешки и молоко, а также кровати для двух белых людей, покрытые кожаными накидками и шерстяными одеялами.

Нас поместили в комнаты в доме, построенном из камня. Его стены когда-то были расписаны. Крыши не было, так что мы могли видеть звезды над головой, но, поскольку воздух был очень свежим и одновременно теплым, это было скорее преимуществом, чем недостатком. В самой большой комнате поместились мы с Робертсоном, в других – Умслопогас и зулусы, а в третьей лежали раненые.

Когда Билали показывал нам наше убежище при свете лампы, то долго извинялся, что оно не самого лучшего качества, потому что место это находится в развалинах, а строить что-то новое нет времени. Он добавил, что мы можем спать без опасений, потому что нас охраняют и никто не осмелится причинить вред гостям Той, чье слово закон. На нее мы, по словам Билали, произвели прекрасное впечатление. Затем он поклонился, сказав, что вернется утром, и оставил нас.