– Кажется, Ублала, на этот раз я близко.
Ублала собрался спросить, куда именно близко, но, поскольку уже успел запутаться, решил отложить вопрос на потом. Вот только вряд ли он к тому вопросу опять вернется. Туда, куда он его отложил, отправлялись любые причины для беспокойства, и он никогда уже к ним не возвращался.
– Я рад, друг мой, что ты нашел себе любимую женщину, – сказал Икарий.
Огромный воин улыбнулся Ралате, но в ответ получил лишь каменный взгляд, и это напомнило ему – она ведь говорила, что только вдвоем ей больше нравится. Что поделаешь, женщина, но после секса снова все наладится. Так оно всегда бывает.
Когда Икарий двинулся в путь, Ублала подхватил найденный им полезный мешок, забросил его на плечо и поспешил следом.
Вскоре их догнала и Ралата, а сразу после этого Икарий приметил глиняный осколок, который Ублала вытащил из-за пояса, чтобы еще раз полюбоваться. Икарий остановился и развернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом невысокий холм, оставшийся за спиной. Он морщил лоб, но ничего не говорил.
– Друг мой, я что-то вспомнил.
Солдаты с глазами воронов
Гнездились прямо на мосту.
Оружие сложено, будто когти.
Лица украшены дымом убийств.
Стуча железными костылями,
Я терпеливо подходил ближе,
Пока наконец не дошел, задыхаясь,
Калекой предстал перед ними.
Петушком и ласточкой
Они ожидали меня, наблюдая.
«Я пришел, – я сказал. – От начала дороги
Ищу я, – сказал, – что есть лучшего в нас».
Их сержант с рыжиной в бороде
Обнажил влажные, блестящие зубы.
«Мало дорог на земле, – молвил он —
Что приведут тебя, старик, к лучшему в нас».
«Но вы повидали много следов, – говорю, —
Мужчин, матерей и детей, что бежали
От вас. Разве нет среди них
Подсказки, куда старику стоит пойти?»
У грача-резчицы под пергаментной кожей
Кости ходили, будто сами собою.
«Старик, – она молвила, – мне случалось
бывать
В жаркой груди, между сердцем и легкими,
Змеей проползать между мышц,
Рыбой плыть по рекам из крови,
Но все пути эти ведут в темноту,
Где сломленные наконец отыщут покой.
Больше скажу, – продолжала она, —
Тебе не найти в сплетении тайн
Того, что ты так смело зовешь
Лучшим, что есть в нас».
А потом человек с киркой и лопатой,
Что за день мог форт и вал возвести,
Взвешенный и размеренный в мыслях своих,
Прищурившись, на солнце взглянул
И сказал: «Искать надо не в храмах,
Не в богатых домах и не во дворцах.
Мы разрушали все это, случалось,
Плавили на золото иконы да алтари,
И во всех сокровищах, что огню предавали,
Не было ничего, кроме запаха алчности
И неутолимой жажды владеть.
Знай же, старик: все дороги,
От начала времен до настоящей поры,
Не помогут тебе вычислить
Загадочных формул, что ты хочешь постичь.
Все дороги стоят на крови и костях
Тех рабов, что спину сгибали
Под кнутом, в кандалах, отбывая свой срок
За долги, преступления или страшную бедность.
И в каждом здании слышен их стон».
«Но где же тогда, добрые воины,
Мне отыскать, что есть лучшего в нас?
Если не в плоти, если не в храме,
Если не на одной из мощеных дорог?»
«Кабы знали ответ мы, – промолвил сержант, —
То прекратили бы кровопролитие,
И мой резчик исцеляла бы раны касаньем,
Никто б спину не гнул на дорогах и храмах.
Кабы знали ответ мы, – промолвил сержант, —
Воронью б нечем было кормиться,
Мы бы когти отправили в топи,
Пускай там за них боги дерутся, если хотят.
Увы, но за все эти годы, как ни пытались,
Мы не смогли отыскать, что есть лучшего в нас».
«Как же так?» – я спросил, не зная, что делать,
И ответил он: «На мосту мы сидели,
С первых блеклых рассветных лучей,
Уставшие, хмурые и поникшие,
А потом увидали тебя – сперва точкой
На войной пылающем горизонте.
Жутко было смотреть, как стараешься ты
Идти через боль, муки превозмогая,
Опираясь на два кривых костыля.
Ты ищешь, сказал ты, что есть лучшего в нас?
Так вот, ты нам это представил
Примером своим. И будь богатства у нас,
Мы б смиренно сложили их пред тобой —
Человеком, что по дороге шагает без ног».
Добрых слов от солдата редко услышишь,
И приятен мне был их взгляд,
Когда я шел через мост
Между ними и дальше – опять на дорогу.
Так и иду я, ища лучшего в нас,
И однажды ответ встанет пред мною,
И путь мой окончится, не напрасен,
И дорога, на которую я ступил так давно,
Приведет меня к тому, что есть лучшего в нас.
«Где гнездятся вороны»
Авас Дидион Трепет
В конечном счете война была освободительной. Жители Коланса вышли из города и за пять дней упорного труда превратили ямы, валы и редуты в длинные курганы. В трех из них были погребены жертвы Битвы за Благословенный дар – летерийцы, болкандцы, гилки и теблоры, сражавшиеся с армией брата Усерда. У подножия разрушенного Шпиля тоже выросли три больших земляных насыпи, посвященные павшим имассам, яггутам, к’чейн че’маллям и колансийцам, а рядом с ними – скромная могила, где покоились двое малазанцев. Именно к ней направлялась небольшая процессия.
На почтительном расстоянии, возле брошенных рабочих лагерей, стояли владыка Нимандр, его дядя Силкас Руин и Корлат. Вместе с Клещиком, Десрой и Апсал’арой они сопровождали солдат капитана Скрипача в долгом и утомительном путешествии к побережью.
Оплакивать гибель храбрых мужчин и женщин – даже ящеров, взращенных для войны, – не требовало волевых усилий. Нимандр вовсе не стыдился своих слез, когда услышал об истреблении переродившихся имассов. Те, кто выжил, несколько дней назад удалились на север – якобы на поиски своего вождя, чья судьба так и оставалась неизвестной.
А брат отца горевал о гибели старого товарища – Туласа Остриженного – в драконьей Войне Пробуждения. Меч на бедре Силкаса Руина по-прежнему заключал в себе души трех выживших элейнтов из Куральд Эмурланна. Каким образом они там оказались, Нимандр так и не понял, а дядя был, как обычно, немногословен.
