Н. Е. Сверчков. Пожарные ночью в Петербурге.

Город при Николае I пережил два потрясения. Одно из них было страшное, другое – удивительное. Страшным событием стал пожар Зимнего дворца в ночь на 17 декабря 1834 года, начавшийся от неисправного дымохода одной из дворцовых печей. Зрелище грандиозного, видного со всех концов города пожара было похоже на ожившую картину К. Брюллова «Последний день Помпеи».

В зимней тьме пылал дворец, и огромная молчаливая толпа зевак стояла на морозе все 30 часов, пока длился пожар. Дворцовая площадь, оцепленная плотным кольцом солдат, вся была заставлена мебелью, зеркалами, редкими картинами, скульптурой, светильниками и прочими баснословными богатствами. Благодаря мужеству солдат и толковому руководству самого императора Николая I удалось спасти многие воинские реликвии: знамена гвардейских полков, картины Военной галереи 1812 года, утварь дворцовых церквей, убранство царских покоев. Удалось отстоять сокровищницу мирового искусства – Эрмитаж. Когда пожар стих, перед людьми предстало страшное зрелище: обгорелые стены, обрушившиеся потолки и перекрытия, чад и вонь тлеющих обломков. Восстановление дворца началось почти сразу же после катастрофы. Основная тяжесть реставрационных работ легла на архитекторов В. П. Стасова, брата Карла Брюллова Александра, талантливого зодчего, а также на А. Е. Штауберта и К. А. Тона. Круглосуточно на пожарище работали около 10 тыс. человек. Уже к 1840 году упорный труд увенчался успехом – недаром на памятной медали были выбиты слова «Усердие все превозмогает».

Удивительным же событием в жизни николаевского Петербурга стало открытие железной дороги. Тысячи петербуржцев собрались, чтобы увидеть, как зашипит, тронется и поедет странное, привезенное из Англии сооружение с длинной трубой. Ведь столько было разговоров о невозможности железных дорог в России – как же выдержат рельсы лютые русские морозы? Но все прошло благополучно, железнодорожное строительство развернулось вовсю, и 18 августа 1851 года из Петербурга в Москву ушел первый царский поезд.

Сам государь решил опробовать новую дорогу, ставшую важнейшей магистралью России на столетия. Город разрастался стремительно: к середине XIX века его населяло полмиллиона человек! В основном это были пришедшие на заработки крестьяне окрестных губерний, строительные рабочие, мастеровые. Вид их по утрам не украшал центральные улицы, и, как писал Гоголь, «в это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре».

Рост числа работных в городе, железная дорога, дымы первых пароходов на Неве, строящиеся на окраинах заводы с высокими трубами – все это с ясностью говорило, что грядет новая эпоха. Она с нетерпением стоит на пороге Петербурга, обещает ему нечто неизведанное. Приближение индустриальной эпохи уже почувствовали многие. Ампирный Петербург уходил в прошлое, постепенно менялись вкусы, появлялись новые запросы, шум европейской промышленной революции долетал до Петербурга, появлялись новые машины, новые материалы, новые технические идеи. Рамки строгого ампира становились тесны архитекторам, наступала эпоха свободы выбора стилей. Монферран упорно заканчивал уже устаревший для своего времени Исаакиевский собор, но уже думал о другом стиле, обращаясь к образцам Возрождения. Тяготение к новым формам испытывал и сам Николай I, увлеченный неоготикой. Он как бы втайне от своей пышной ампирной столицы строил для себя, для души особый, «готический» мир в любимом им Петергофе.

Николаю I была близка роль благородного рыцаря-крестоносца – защитника «старого порядка» и православия, покровителя слабых. Именно в неоготике отразились душевные движения императора, который хотел жить не в раззолоченном, обозреваемом со всех сторон дворцовом пространстве барокко и ампира, а в своем «поместье», в небольшом уютном доме, построенном как у англичан – возле развалин родового замка, неподалеку от вросшей в землю старинной капеллы, чей каменный пол истерт башмаками десятков поколений прихожан. Естественно, что для воплощения «готической» мечты самодержца препятствий не было. Так, он строит под Петергофом усадьбу Александрию, которая вся проникнута духом неоготики. Здесь появились и «старинный» Руинный мост, и «готические» Фермерский дворец и Капелла, и маленькие «готические» колодец, беседка, караулка. Железная ограда, благодаря навершиям в виде золоченых наконечников копий, наводила на мысль о бесчисленном рыцарском войске, охраняющем Александрию. Центром усадьбы стал дворец «Коттедж», в котором воплотились все главные идеи и мечты «петергофского помещика» (как себя называл Николай I) и его супруги императрицы Александры Федоровны. К этому дому-вилле для богатой (но без излишеств) семьи приложимы такие эпитеты: большой (но не огромный), соразмерный, удачно расположенный на возвышенности, согласный с природой, светлый, изящный, удобный, элегантный. Все комнаты виллы, непохожие одна на другую, наполнены любовно подобранными картинами, «готической» мебелью мастера Г. Гамбса, памятными безделушками.

По описаниям современников можно представить себе жизнь царской усадьбы… В широкие и высокие окна без переплетов льется нежный свет петергофского летнего утра, на беломраморной Северной террасе у тихо журчащего фонтана между пальмами в кадках стоит изящный чайный столик, светится в солнечных лучах фарфоровый прибор, вкусно пахнет кофе. Хозяйка усадьбы, императрица Александра, пьет свой утренний кофе и прислушивается к веселым голосам детей за домом, где для них был построен особый дом – «Ферма». Они идут к ней поздороваться…