Николай I хотел, чтобы на смену мятежникам пришли новые люди – законопослушные, верующие, преданные государю.

Решить задачу воспитания нового поколения взялся С. С. Уваров, блестящий ученый, специалист по античности, литератор. Он разработал концепцию «Православие – Самодержавие – Народность». Уваров писал, что «Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного». И все это отражается в народности – совокупности меняющихся черт русского народа. Впоследствии эти идеи утратили свой изначальный педагогический смысл и стали утехой консерваторов и националистов. Концепция Уварова долгое время проводилась в жизнь через систему созданных им гимназий, а также университетов.

Это ему не удалось по многим причинам. Главная была в том, что теории преобразования общества в корне противоречили действительности, и жизнь России и окружающего ее мира с неумолимостью разрушала стройные идеологические схемы воспитания нового поколения верноподданных. Причина провала усилий Уваров была обусловлена и порочностью самой системы образования, которую он внедрял почти 20 лет. Уваров исповедовал сугубо сословное, а значит, уже по тем временам несправедливое начало в образовании, совмещенное со строгим полицейским контролем за каждым учителем и учеником.

Уваров многое изменил в системе образования. Самое главное – он поставил школу под строжайший контроль государственных органов. Главным человеком в созданных учебных округах становился попечитель, который назначался, как правило, из отставных генералов. При Уварове началось резкое наступление на права университетов. В 1835 году был принят новый устав университетов, который урезал их самостоятельность. И хотя число гимназий к концу царствования Николая значительно увеличилось, преподавать там стали хуже. Уваров последовательно сокращал число предметов, выбрасывая те, которые будили мысль, заставляли учащихся сопоставлять и думать. Так, из программы были исключены статистика, логика, многие разделы математики, а также греческий язык. Все это делалось с целью возведения, как писал Уваров, «умственных плотин» – таких препятствий, которые бы сдержали наплыв новых, революционных, разрушительных для России идей. В учебных заведениях воцарился дух казармы, удручающего единообразия и серости. Уваров учредил особых надзирателей, денно и нощно следивших за учениками, резко сократил число частных пансионов, боролся с домашним образованием, видя в нем источник оппозиционности.

Но, как часто бывало в России, даже самые благие побуждения реформаторов, реализуемые через чиновный аппарат, дают результаты, прямо противоположные ожидаемым. Так стало и с уваровскими начинаниями. Они оказались несостоятельными, и создать «нового человека» по уваровским рецептам так и не удалось. «Крамола» проникала в Россию, овладевала умами все новых и новых людей. Это стало очевидным к концу 1840-х годов, когда начавшаяся в Европе революция похоронила надежды Николая и его идеологов сохранить Россию как незыблемый оплот европейской стабильности и легитимизма. Разочарованный Николай I не только отказался от услуг Уварова и ему подобных, а откровенно взял последовательный курс на грубое подавление всякого инакомыслия и либерализма, на удержание власти в стране только с помощью полицейской силы и страха. Это с неизбежностью обрекло Россию на глубокий внутренний кризис, который разрешился в Крымской войне.

С трудом русское мыслящее общество преодолевало разгром декабристов. Интеллектуальная жизнь теплилась в университетах, узких кружках молодежи, в которых читали книги, делали доклады, спорили. Ученые, занимавшиеся медициной и естественными науками, находились под менее пристальным контролем Третьего отделения, и в их среде стали особенно популярны идеи философии немецкого мыслителя Шеллинга. Проблемы философии Шеллинга, а потом Гегеля, Канта и других немецких философов, которые казались далекими от политики, стали обсуждаться на страницах частных журналов «Московский вестник», «Телескоп», «Московский телеграф», «Москвитянин».

Вообще, в николаевское время в Москве, старой столице, хлебосольной и либеральной, стиль жизни которой и обычаи всегда отличались от церемонного, «застегнутого на все пуговицы» Петербурга, жилось легче, вольготнее. Именно здесь с начала 1830-х годов забурлила интеллектуальная жизнь. Свидетельством ее стали кружки московских студентов. Во главе одного стоял Николай Станкевич, во главе другого – Александр Герцен. У Станкевича собирались люди, которые потом составили славу России, – Виссарион Белинский, Константин Аксаков, Тимофей Грановский, Михаил Бакунин и др. Не менее интересны были заседания кружка Герцена и его друга Николая Огарева. Кружковцы увлекались западной философией, особенно французской, зачитывались трудами социалиста-утописта Сен-Симона. Одна из студенческих пирушек, на которых друзья распевали революционные песни, кончилась для них плохо. Донос, арест, многомесячное сидение в тюрьме, ссылка в дальние губернии. Среди пострадавших был и Герцен. Сын богатого помещика, студент Московского университета, он испытал гонения и ссылку, послужил в провинциальных канцеляриях, проявил себя как талантливый литератор и в 1847 году, не выдержав удушливой атмосферы России, уехал на Запад. В 1853 году он основал в Лондоне Вольную русскую типографию, которая стала центром русской оппозиции режиму Николая. Издания Герцена, особенно «Полярная звезда» и «Колокол», пользовались огромной популярностью в России, формировали там общественное мнение. Сам Герцен был человеком глубокого, пытливого, язвительно ума, противником любого фанатизма. Он был вне всяких партий и среди политических страстей своего времени оставался независимым и непредубежденным, неподкупным и мудрым, знавшим истинную цену революционерам и консерваторам.