По мере того как приближался рассвет, я пришел к выводу, что до определенной степени для меня даже хорошо, что он остался. Когда я устраивался в палатке Шута, я подумал, что Олух выглядит в ней совсем не к месту, как корова на праздничном балу в честь Праздника Урожая. Однако если бы его не было, я погрузился бы в печальные размышления о своих потерях. А так, он меня раздражал и отвлекал от дел, но и скрашивал одиночество. Мне придется о нем заботиться и будет некогда лелеять свою боль.

Я сделал для Олуха что-то вроде заплечного мешка, куда мы убрали припасы, которые он должен был нести. Я положил туда в основном теплую одежду и еду, зная, что он ни за что на свете ее не бросит. Но, укладываясь спать, я с ужасом думал о предстоящем дне и тяжелом путешествии вместе с ним.

– Ты собираешься спать? – спросил Олух, когда я натянул на голову одеяло.

– Да.

– Мне нравится эта палатка. Она красивенькая.

– Да.

– Она похожа на наш фургон, когда я был маленький, Моя мама умела все делать красивым и разноцветным, яркие ленточки и бусы.

Я молчал, надеясь, что он заснет.

– Неттл тоже любит красивое.

Неттл. Мне стало нехорошо. Я отправил ее в очень опасное путешествие и чуть не потерял. И с тех пор ни разу даже не попытался с ней поговорить. Я стыдился того, что рисковал жизнью своей дочери и что не я ее спас. Мне не хватало смелости сообщить ей, что ее отец умирает, и почему-то казалось, что это моя вина. Если бы я не поплыл на остров, помчался бы за мной Баррич? Встал бы на пути каменного дракона? Я мог с оружием в руках бросить вызов и попытаться убить Бледную Женщину, но боялся поговорить с собственной дочерью, которой причинил зло.

– Она в порядке? – мрачно спросил я.

– Чуть-чуть. Я покажу ей сегодня ночью нашу палатку, можно? Она ей понравится.

– Наверное. – Я поколебался, но все-таки решился сделать еще один шаг. – Она по-прежнему боится спать?

– Нет. Да. Со мной – нет. Я пообещал, что больше не позволю ей свалиться в ту страшную яму. Что буду присматривать за ней и охранять. Я засыпаю первым, она появляется потом.

Он говорил так, словно они встречались в таверне, как будто сон – это комната в городе или деревня у дороги. Когда он снова нарушил молчание, я попытался понять, что значат для него эти простые слова.

– Ладно, мне пора спать. Неттл ждет, когда я за ней приду.

– Олух, скажи ей… нет. Я рад, рад, что ты с ней рядом.

Он оперся на толстый локоть и с самым серьезным видом проговорил:

– Все будет хорошо, Том. Она снова найдет свою музыку. Я ей помогу. – Он сонно вздохнул и добавил: – У нее появилась подружка.

– Правда?

– Да. Сайдел. Она приехала издалека, и ей ужасно одиноко. Она много плачет, и у нее нет хорошей одежды. Она дружит с Неттл.

Он рассказал мне гораздо больше, чем я хотел знать. Моя дочь боится спать, она несчастлива и одинока и подружилась с девушкой, от которой отказались родители-Полукровки. Неожиданно меня посетила уверенность, что и у Неда дела идут примерно так же, как у Неттл. Настроение у меня испортилось окончательно. Я попытался утешить себя тем, что Кетриккен забрала Сайдел из дома и спасла от незаслуженного одиночества. Но получалось у меня неважно.

Крошечная масляная лампа Шута мигнула в последний раз и погасла. Темнота, точнее то, что в этих местах называется летней ночью, накрыла нас своим крылом. Я лежал, стараясь не шевелиться и прислушиваясь к дыханию Олуха, плеску волн, набегавших на берег, и ворчанию каменного дракона под водой. Я закрыл глаза, но боялся уснуть, опасаясь встретиться с Неттл и одновременно того, что я ее не увижу. В конце концов у меня возникло ощущение, что сон – это далекое место, куда я забыл дорогу.

Однако, судя по всему, я все-таки заснул, потому что, когда я открыл глаза, сквозь разноцветную палатку Шута внутрь лился утренний свет. Я проспал дольше, чем собирался, Олух и подавно еще не проснулся. Я вышел наружу и принес из ледяного ручейка воды, чтобы нагреть ее и помыться. Олух встал, только когда почувствовал запах каши. Он вышел наружу, с веселым видом потянулся и сообщил, что ночью они с Неттл охотились на бабочек, она сделала ему из них шляпу, а потом улетела, прежде чем он проснулся. Его простодушное веселье подняло мне настроение, хотя и резко контрастировало с моими планами.

Я попытался поторопить Олуха, но особого успеха не добился. Он медленно прогуливался по берегу, пока я складывал палатку и убирал ее в свой заплечный мешок. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы убедить его взять другой мешок и идти за мной. А затем мы отправились в ту сторону, откуда появились Риддл и его товарищи. Мне было известно, что они шли по берегу два дня. Я рассчитывал, что, если я пройду примерно столько же, а потом отыщу место, где они спустились на берег, мне удастся найти щель в скалах, ведущую в царство Бледной Женщины.

Однако я не учел, что со мной будет Олух. Сначала он весело шагал за мной по берегу, исследовал лужи, плавник, перья и водоросли, которые попадались нам по пути. Естественно, он промочил ноги, начал жаловаться, а потом заявил, что хочет есть. Я знал, что так будет, и положил в карман немного сухарей и соленой рыбы. Он рассчитывал совсем на другой обед, но когда я объяснил, что пойду дальше вне зависимости от того, что он будет делать, он взял из моих рук еду и принялся с мрачным видом жевать.

Свежей воды у нас было достаточно, тут и там берег прорезали маленькие ручейки, которые кое-где стекали вниз по каменистым склонам. Я внимательно следил за приливом, потому что мне совсем не хотелось оказаться в таком месте, откуда нам будет не спастись от наступающего моря. Но прилив был не слишком сильным, и мне даже удалось обнаружить следы в том месте, где он отступал назад. Я обрадовался: значит, мы выбрали правильное направление, и мы медленно двинулись дальше.

Когда стемнело, мы собрали немного плавника, поставили палатку подальше от линии прибоя и развели костер. Если бы у меня не было так тяжело на сердце, я бы сказал, что вечер выдался прекрасный. Из-за туч выглянула луна, Олух достал свой свисток и принялся наигрывать. А я впервые смог полностью отдаться на волю его музыки – той, что была наполнена Скиллом, и другой, совсем простой мелодии.

Его музыка Скилла состояла из несмолкающего воя ветра, голосов морских птиц и плеска волн, лижущих берег. А мелодия, которую он наигрывал на свистке, возникала в ней, словно яркая нить на рисунке гобелена. Если бы не Скилл, это были бы раздражающе разрозненные ноты.

Мы поели супа из сушеной рыбы со свежими водорослями, которые я собрал на берегу, и сухарями. Оказалось очень сытно, хотя, пожалуй, это было единственным достоинством нашего ужина. Олух все съел только потому, что ужасно проголодался.

– Жалко, что у нас нет пирожных с кухни, – печально проговорил он, когда я принялся песком оттирать котелок.

– Ну, ты не получишь ничего вкусного, пока не вернешься в Баккип. На корабле.