— Страшно было? — тихо спросила я, машинально поглаживая кончиками пальцев его спину.

— Да. Но я знал, именно этого показывать нельзя. План действий был разработан молниеносно. Когда после короткой передышки ремень перешел в руки Чарлин, я повернул голову и заговорил с ней. Я сказал: «Сладкая моя, посмотри, что ты делаешь. Ты сжигаешь меня до костей. Неужели тебе не жаль меня?» Я знал, что она влюблена в меня без памяти, и с каждой минутой убеждался в этом все больше и больше. Она опустила руку и уставилась на меня с обидой и изумлением. Она не ожидала, что я начну разговаривать с ней. Никто из них этого не ожидал. «Извини, Нейл, — сказала она наконец, — но жалость здесь ни при чем. Не думаю, что ты имеешь право рассчитывать на мою жалость. После всего, что ты... — Тут ее прорвало: — Черт бы тебя побрал, Нейл Бреннан, тебе что, мало одной дырки для члена? А двух, двух-то, надеюсь, достаточно? Или, может, поблизости бродят толпы твоих поклонниц, готовых по первому требованию задрать перед тобой юбку? И я — подумать только! — я была одной из них!» Она хлестнула меня по горящей спине, но я уже понял, в чем мое спасение, и продолжал разговаривать с ней тем же голосом, каким всегда разговаривал в постели: «Скажи, тебе нравится то, что ты делаешь? Нравится?» — «Да...» — «Почему? Согласен, я не имею права на жалость, зато имею право на откровенность. Я твой мужчина, твой любовник. Пока еще ни ты, ни я не заявили о том, что все кончено. Не жалей меня, но и не уходи от ответа. Пожалуйста, Чарлин. Я только хочу знать: почему?» — «Почему? — закричала она сквозь слезы. — Ты каждый раз доводил меня до оргазма — и ты еще спрашиваешь, почему?..» Слушая наш диалог, Мэри просто осатанела: «И все это ты говоришь ей в моем присутствии? Я терпела твой сволочной характер, я ублажала тебя по-всякому! Ну все, с меня хватит. Сейчас ты у меня повертишься, скотина. Чарлин, дай мне ремень». Я знал, что ближайшие несколько минут мне потребуется все мое самообладание, ибо малейшая слабость с моей стороны тут же обратит их любовь в презрение. Я знал, что другого шанса мне никто не даст. Тем временем Стивен присел на корточки у изголовья кровати, и некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я — мокрый от пота, исхлестанный, страшный, дергающийся со стиснутыми зубами под лязг ремня, и он — опрятный, невозмутимый, разве что слегка озадаченный. Я улыбнулся и по выражению его лица понял, что дело сделано. Мэри все бесилась, в промежутках между ударами осыпая меня самыми грязными ругательствами, какие приходили ей в голову, а Стивен уже отвязывал меня от кровати. Наконец-то. Ко мне подскочила плачущая Чарлин. Глядя на нее, Мэри тоже залилась слезами. Настало время привести мой план в исполнение. Я сел, потом встал, обнял повисшую на мне Чарлин и принялся ее раздевать. В двух шагах от нас Стивен проделывал то же самое с Мэри. Это был единственный выход, поверь, Элена, — превратить расправу в оргию. Никак иначе мне не удалось бы сохранить свое достоинство и любовь этих троих.

Слушая его неторопливый рассказ, от которого он сам получал удовольствие, я вблизи разглядывала его лицо, более чем когда-либо похожее на лицо юноши-бога, какие встречаются на фризах и фронтонах древнегреческих храмов. Зеленые глаза. Помню, я где-то читала, что только чистокровные кельты бывают так вопиюще зеленоглазы.

— Итак, после жестоких забав, жертвой которых первоначально был я один, мы окунулись (оцените мой стиль) в пучину разврата. Как это происходило? Да, в сущности, как всегда. Ничего нового. Всю ночь напролет мы кувыркались то на постели, то на полу и перепробовали, кажется, все возможные комбинации. Я с Мэри, Стивен с Чарлин, я с Чарлин, Стивен с Мэри, я с обеими сразу, Стивен с обеими сразу, я со Стивеном, девчонки друг с другом. Мои красавицы были неотразимы. Они любили меня. Они любили Стивена. Ничего удивительного, что к утру мой друг стал моим любовником. В этой неразберихе все вышло как-то само собой.

— У тебя был секс с мужчиной? Нейл легкомысленно пожал плечами:

— Да, впервые в жизни. У меня с ним, у него со мной. Думаю, к той минуте ни один из нас уже не осознавал себя мужчиной или женщиной, американцем или ирландцем, язычником или монотеистом. Дионисийское безумие владело нами безраздельно.

— И ты не почувствовал никакого отвращения, никакого протеста, когда мужчина овладел тобой?

— Отвращения? Нет. Что отвратительного в половом акте? Протеста? Нет-нет, наоборот. Мне хотелось быть изнасилованным, чтобы позже насиловать самому. Мне хотелось почувствовать жизнь своего тела, кипение крови в сосудах. К тому же Стивен красивый мужчина. И он хотел меня. Он был в восторге от моей затеи, в чем признался позже. Он сравнил меня с Курой Мак Даре[18], величайшим из плутов.

Ирландский трикстер[19], чародей. Вот так сравнение!

— После этого вы встречались? Все вместе или как-то еще?

— Хватит, Элена, — сказал он, посмеиваясь. — Развяжи меня. Об этом тебе знать необязательно.

Сердитая, взволнованная до крайности, я распустила узлы и освободила его запястья. На коже отпечатались красные полосы. С глубоким вздохом Нейл распрямил руки, сжал пальцы в кулаки, разжал.

— Скажи хотя бы, как это повлияло на ваши отношения со Стивеном. Не могли же вы просто все забыть и оставаться добрыми друзьями, как прежде.

— Ты считаешь, каждая история должна иметь продолжение? Ведь я всего-навсего отвечал на вопрос. Ты спросила, что случилось в Оксфорде, я ответил. Меня взяли в плен неистовые женщины. Я был Загреем, Орфеем, Кухулином.

Концом ремня я пощекотала ему загривок.

— Признайся, Курой, после этого случая ты еще ложился в постель со своим другом?

— Не признаюсь ни за что.

— Выходит, ты простил его! А как же те удары, что он тебе нанес?

Уловив в моем голосе нотки разочарования, этот мелкий бес улыбнулся коварно и торжествующе, бросил на меня кокетливый взгляд и произнес таким тоном, каким говорят о незначительных событиях, не стоящих отдельного упоминания:

— О, это мы уладили без проблем. Как только мы оказались в своей комнате, он бросил мне ремень, а сам уселся верхом на стул, лицом к спинке, чтобы мне было удобнее вершить правосудие. Я уже не был зол, но он нравился мне. Так что сама понимаешь. — Он вздохнул с притворным раскаянием. — Пришлось ему искусать себе руки до синяков.

Тем же концом ремня я резко хлестнула его по левой лопатке.