Глядя на НЭП, наблюдатели надеялись, что период революционных потрясений закончился и Россия возвращается к нормальной жизни. Полагали, что со временем здравый смысл победит и утопические революционные идеи будут забыты. Со временем так и произошло, но это случилось позднее. Основная масса населения — обыватели, как их любили называть большевики, — хотели возвращения к нормальной жизни, но партийные активисты жаждали продолжения борьбы. Активисты партии и комсомола были недовольны социально-примирительной политикой НЭПа, которая требовала, чтобы они не командовали крестьянами, позволяли отсталым массам ходить в церковь и уважали более глубокие знания «буржуазных специалистов», то есть интеллигенции. Они хотели больше «классовой борьбы», как во время Гражданской войны, чтобы можно было показать священникам, торговцам, кулакам и буржуазии, кто теперь главный. Надежда на возвращение к нормальной жизни была тем, чего большевики боялись: они назвали это Термидором и во второй половине 1920-х годов очень беспокоились о том, не появились ли признаки революционного «вырождения». Троцкий, издеваясь над Сталиным, говорил, что тот стремится стать термидорианцем, но он ошибался. Роль, к которой Сталин явно стремился, была той же, что и у Троцкого: Робеспьера русской революции.

Партия большевиков называла себя рабочей партией, но в 1920-е годы она к тому же была партией ветеранов Гражданской войны. Для значительной части членов партии, которые воевали или служили политическими комиссарами в Красной армии, Гражданская война была большим формирующим и связующим опытом. Она была источником культуры мачо в партии, которая воспринималась как братство закаленных ветеранов-мужчин, любивших совместно выпить и покурить, все еще носивших в повседневной жизни военную форму с ремнем, гимнастеркой и высокими сапогами. Сталинская команда разделяла эту культуру и в 1920-х годах одевалась именно так. Большинство из них были на фронтах во время Гражданской войны и часто общались друг с другом, когда служили вместе.

Новая готовность применять силу против врагов, даже удовольствие от этого, стали заметны в поведении сталинской команды после поражения левой оппозиции. В первые месяцы 1928 года под удар попали две категории классовых врагов. Первыми были кулаки, которые, как предполагалось, прятали зерно, необходимое для питания городов и армии. Несмотря на хороший урожай осенью 1927 года, поступления крестьянского зерна упали намного ниже ожидаемого. Ответом со стороны руководства могло бы стать повышение цен для стимулирования крестьян, чтобы они могли поставлять свое зерно на рынок, но в то время, когда государство планировало сделать крупные инвестиции в промышленность, это было непривлекательным вариантом. Сталин придумал другое решение. В одном из редких путешествий за пределы столицы весной 1928 года Сталин посетил Сибирь и сделал вывод, что поставки упали не потому, что производители ждали лучшей цены, а потому, что плохие крестьяне (кулаки) специально прятали зерно в целях саботажа против советской власти.

Поскольку, в сущности, это было контрреволюционным поведением, ответ заключался в том, чтобы, используя силу, изъять зерно из деревень и посадить саботажников в тюрьмы. Это было началом эскалации военных действий между государством и крестьянством, что привело к общей принудительной коллективизации, которая дала государству больше рычагов заставить крестьян согласиться сдавать зерно по низким ценам. Чтобы продолжать коллективизацию, сталинисты ввели безжалостную меру устрашения (их собственное нововведение, а не часть предложений левых), а именно арест и депортацию кулацких семей. Трудно было точно определить, кто является кулаком, — критериями были эксплуатация других крестьян и антисоветские настроения, а также относительное экономическое благополучие. И это название стало ловушкой для любых крестьян — нарушителей спокойствия. По оценкам, в 1930–1931 годах были выселены около пяти миллионов крестьян, причем многие из них сами бежали из своих деревень, а не были высланы государством. Оставшиеся в деревнях крестьяне были запуганы, и большинство из них, хотя и неохотно, в течение нескольких лет записались в колхозы. Поход против кулачества сочетался с жестоким походом против церквей и массовыми арестами священников. Крестьянские волнения были зарегистрированы по всему Советскому Союзу, Сталину пришлось бросить против этой серьезной силы ОГПУ и даже армию, чтобы предотвратить крупное крестьянское восстание. Кампания по коллективизации, развернувшаяся зимой 1927–1928 годов, стала началом пятилетнего сражения с крестьянством[98], которое, как Сталин сказал Черчиллю, было самой большой проблемой, с какой когда-либо сталкивалась революция[99]. Позднее Молотов назвал победу над крестьянством более значимой победой, чем победа во Второй мировой войне[100].

Именно Сталин возглавил эту великую битву, проявив твердость и смелость, которые вдохновили остальную команду, убедившуюся в его выдающихся лидерских качествах. Эта новая политика Сталина, не говоря уже о его склонности к принуждению, была такой отчаянной, что иногда у них перехватывало дух, но они восхищались им (через некоторое время к ним присоединились и некоторые из бывших левых оппозиционеров). Из членов команды в начале Великого перелома самым близким союзником Сталина, его неизменным сторонником в вопросе о необходимости жесткости и главным почитателем его порой удивительно коварных махинаций против противников и союзников был Молотов. В старости Молотов гордился тем, что жесткие меры, которые он использовал, чтобы отобрать у крестьян зерно во время поездки на Украину в начале 1928 года, побудили Сталина через несколько месяцев поехать в Сибирь и придумать нечто еще более жесткое — уголовное преследование укрывателей зерна[101].

ОГПУ было незаменимо в борьбе с крестьянством, но это была не единственная сфера, на которую распространялась его деятельность. С конца 1920-х годов ОГПУ участвовало в фракционных битвах на стороне Сталина, в изгнании оппозиционеров и наблюдении за их подпольными организациями. ОГПУ арестовывало частных торговцев и спекулянтов, а их имущество конфисковывало. Основа будущей империи ГУЛАГа была заложена: были созданы лагеря для размещения крестьян и городских торговцев; вскоре ОГПУ будет поставлять осужденных рабочих на новые объекты промышленного строительства. ОГПУ и Сталин хорошо работали вместе, хотя уверенность в том, что руководители ОГПУ были людьми Сталина, для периода до 1937 года представляется преждевременной. После смерти Дзержинского, крупного самостоятельного политического деятеля, который часто выступал в качестве союзника Сталина, ОГПУ возглавляли люди, не имевшие статуса членов Политбюро и не известные какими-либо конкретными связями со Сталиным. Вячеслав Менжинский, возглавлявший эту организацию после Дзержинского, был образованным дворянином и интеллектуалом польского происхождения. С этим старым большевиком из бывших эмигрантов, разговаривавшим на многих языках, у Сталина было мало общего, хотя это не помешало им создать эффективную схему для работы с оппозиционерами — «добрый полицейский / злой полицейский». По мере того как здоровье Менжинского ухудшалось, на первый план выдвигался его заместитель Генрих Ягода, именно он организовал успешную депортацию кулаков. Но Ягода в очень малой степени был человеком Сталина, ходили даже слухи, что он имел правые симпатии[102].