чего мне сейчас хочется — это лечь и провалиться в сон. И хотя бы на несколько часов забыть про Германа.

***

Утром просыпаюсь с тяжелым сердцем. Сон подарил совсем недолгий покой и ничуть, ни на грамм не унял ноющую боль.

Одно хорошо — сегодня у меня выходной. А вот завтра… нет, я не буду думать, что будет завтра. К тому же, возможно, я Германа больше и не встречу. Хоть бы! Надо бы еще за телефоном забежать…

Обычно в выходные я еду в город повидаться с бабушкой. И сегодня не исключение. Даже не так, сегодня я рвусь к ней с особой силой.

Антон еще спит, и я бесшумно собираюсь, чтобы его не разбудить. На цыпочках подхожу к окну — там, на подоконнике, стоит моя косметичка. Быстро беру ее, оборачиваюсь и вздрагиваю от неожиданности. Антон следит за мной тяжелым, пристальным взглядом.

— Проснулся? — зачем-то спрашиваю я очевидное. Он молчит и взгляд не сводит.

— Доброе утро, — предпринимаю вторую попытку.

Никакой реакции.

Вздохнув, присаживаюсь рядом с ним.

— Антон, послушай меня, пожалуйста. Я не уйду. И тебя не брошу. Ты, конечно, можешь меня прогонять и дальше, можешь грубить, оскорблять. Я потерплю, если тебе от этого становится лучше. А если нет, то зачем?

— Лучше ты мне скажи, Лена, зачем тебе всё это? — наконец подает голос Антон.

— Что — это? — делаю вид, что не понимаю его.

— Ты — молодая, красивая. У тебя вся жизнь впереди. Зачем тебе гробить себя здесь? Со мной? Зачем тебе нужен такой калека?

— Мне нужен ты, — отвечаю ему мягко, и сейчас я в это верю как никогда. Я цепляюсь за него, словно Антон поможет мне избавиться от навязчивых мыслей, залечить рану, которая снова болит и кровоточит, защитит от… не знаю, от чего… от себя самой, наверное.

Антон лишь горько усмехается в ответ.

— Мне нужен тот Антон, с которым я познакомилась прошлой осенью. Который всегда мог меня утешить, забыть плохое, который мог заставить меня смеяться, что бы не происходило, — говорю ему со всей искренностью и шепотом добавляю: — Который любил меня и предложил выйти замуж…

Антон отводит глаза в сторону, дышит шумно, кусает губу. Молчит, но я вижу, как подергивается у него кадык. Потом снова переводит взгляд на меня и смотрит так пронзительно, словно у него душа рвется. Тянется к моей руке, подносит к лицу и прижимается к ней губами.

— Прости меня… прости, что вел себя как скотина… прости, Лена…

***

По пути к автобусной остановке забегаю в отель. Поднимаюсь в подсобку. К счастью, нахожу свой телефон там же, где и оставила.

У наших как раз обед, и обсуждают они, как и вчера, Германа и его невесту.

— Привет, Ленок, — здороваются со мной. — Везет тебе, отдыхаешь… А мы с самого утра как загнанные кони, даже обед нам сократили… Что будет, когда сюда сам губернатор пожалует со всей своей свитой, боюсь представить.

— Он во всяком случае всю ночь орать не будет, — фыркает старшая горничная. — Девчонки с ресепшена говорили, что на эту парочку гости из соседнего номера жаловались. Те им до самого утра спать мешали, такая бурная у них ночка выдалась. И главное, ничего ведь им не скажешь.

— А почему нет? — смеется тетя Нина. — Позвонили бы да сказали: трахайтесь, товарищи, потише. А вообще, дело молодое…

Я быстрее выскакиваю из подсобки, потому что чувствую, как от их разговоров уже полыхает лицо, будто к нему не кровь, а кипяток прихлынул. И внутри опять так нестерпимо жжет.

В лифте пытаюсь выровнять дыхание и справиться с собой. Ловлю свое отражение в зеркале: лихорадочный блеск в глазах, пылающие скулы, страдальческий излом бровей. Не лицо, а открытая книга. Надеюсь, из девочек никто ничего не заметил…

Выхожу на первом этаже в холл и, как назло, тут же сталкиваюсь с ними. С Германом и его невестой. Они, очевидно, только что вышли из ресторана и, наоборот, направляются к лифтам. Она держит его под локоть и ничего вокруг не видит. Меня тоже, слава богу, не замечает.

Зато Герман тотчас впивается в меня взглядом. Но тут уж я делаю вид, что не вижу их. Быстро проношусь мимо, словно страшно куда-то тороплюсь, хотя на самом деле боюсь, что ему вздумается меня окликнуть, остановить, да даже просто поздороваться. Меня прямо затрясло внутри. Глупо, конечно. Да и Герман не окликнул, не остановил, не поздоровался…

***

На следующий день иду на работу как на Голгофу. Хоть увольняйся совсем. Но… от девочек узнаю, что из семьсот первого вчера выехали, хотя номер у них был оплачен на неделю вперед.

Я рада, правда, рада. Я даже вздохнула с облегчением. И эта дурацкая нервозность, из-за которой у меня всё из рук валилось, сразу стихла. Но вот тяжесть в груди и тянущая, противная тоска никуда не делась. Я еще и поплакать, глупая, опять умудрилась, когда готовила их номер к заезду новых гостей.

Но к вечеру более-менее успокоилась. Возвращалась домой опять в потемках, хоть и не так поздно, как накануне. Вот же, недавно, в этот час еще было светло, вспоминаю я с грустью. А скоро и вовсе осень, дни станут короткими…

Еще издали замечаю, что у нашего подъезда припаркована чья-то иномарка. Я не обращаю внимания — мало ли чья… Потом из машины кто-то выходит, мужчина, по-моему. Его рубашка белеет в темноте. Он просто стоит, словно ждет кого-то.

И лишь когда между нами остается всего пара десятков шагов, я вдруг понимаю, что это Герман…

12. Лена

Первая мысль: это не может быть Герман! Откуда ему тут взяться? Он ведь не знает, где я живу… Да и, главное, зачем ему это?

Может быть, я просто вижу его в каждом, кто на него похож. Так бывает, когда слишком много думаешь о ком-то. Но нет, подойдя чуть ближе, убеждаюсь совершенно точно — это Герман. Никаких сомнений.

Меня тотчас охватывает паника. Боже, что он здесь делает? Что ему надо?

Я непроизвольно замедляю шаг, почти останавливаюсь, словно боюсь к нему приблизиться. Может, и боюсь. Только не его, а себя. Со мной и так в последнее время черт-те что творится. Я еле в руках себя держу. Постоянно в каком-то раздрае.

Вот и сейчас иду — и ноги в коленках подгибаются, а сердце с каждым шагом колотится все сильнее, все чаще, все оглушительнее.

Герман же просто стоит и ждет, заложив руки