— Чувства?! — на миг зажмурившись, чтобы при нем не заплакать, потому что веки уже щиплет от подступивших слез, я изливаю всё, что так долго болело: — Герман, ты меня бросил! Ты предал меня. О каких чувствах ты сейчас говоришь? Ты даже не удосужился нормально попрощаться, просто сбежал… Я тоже всё помню… но очень хочу забыть. Пожалуйста, не приходи ко мне больше. Я не хочу тебя видеть. Слышишь? Не приходи!

Я все-таки плачу и торопливо утираю слезы тыльной стороной ладони.

— Я просто не мог тогда поступить иначе…

— Мне все равно, — перебиваю его, упрямо качая головой. — Уходи!

Но Герман, наоборот, подается ко мне, и тогда я срываюсь с места и почти бегом устремляюсь к дому. Заскакиваю в подъезд и лишь там останавливаюсь. Привалившись к холодной стене спиной, еще какое-то время стою неподвижно, пытаясь унять эту дурацкую истерику и отдышаться.

Спустя пару минут слышу, как отъезжает его машина, но меня все еще лихорадит внутри. Я стараюсь не всхлипывать, не подвывать, но слезы сами собой текут ручьем. Счастье, что никто из соседей не вышел и не застал меня в таком виде.

Постепенно все равно успокаиваюсь, конечно, но в квартиру захожу нескоро. Дома темно и тихо. Все спят. Вера Алексеевна меня не встречает, чему я даже рада. Не знаю, смогла бы я сейчас разговаривать как ни в чем не бывало. Разувшись, на цыпочках иду в ванную, затем бесшумно, на ощупь, не включая свет, пробираюсь в нашу комнату.

Но едва я успеваю раздеться, как слышу совершенно твердый голос Антона:

— Кто это был?

Значит, он не спал и, значит, всё слышал… В другой раз я бы наверняка разнервничалась. Скорее всего, даже чувствовала бы себя виноватой и оправдывалась. Но сейчас я уже так опустошена, что на новые эмоции сил просто нет.

— Герман Горр, — безучастно отвечаю я, ложась под одеяло и сворачиваюсь калачиком.

— И?

Повисает пауза.

— Кто он? — снова спрашивает Антон.

— Мой бывший одноклассник, — у меня чуть не вырывается смешок. — Мы с ним встречались, когда учились в школе.

— Что ему надо было? — чувствую, Антон не просто недоволен или раздражен, он явно злится. Только Герман из меня и в самом деле выкачал сейчас всю энергию.

— Ничего. Просто повидаться и всё.

— Зачем?

— Да ни зачем. Просто он жил все это время в Канаде, вот недавно вернулся в Россию. Захотел увидеться с теми, кого знал…

— А как он тебя нашел?

— Без понятия, — сквозь зевок отвечаю я.

— Почему ночью? — продолжает он допытываться. — Почему он приехал сюда ночью?

— Не знаю, — стону я. — Я же его не звала. Антон, я смертельно хочу спать, я так устала…

Он замолкает, но хватает его лишь минут на пять. Только я начинаю засыпать, как он вновь спрашивает:

— Ты его любила?

И сна как не бывало. Я молчу, не знаю, что ответить. Глупо, наверное, откровенничать о прошлой любви. Но все же отвечаю честно:

— Да. Раньше любила.

— А сейчас? Сейчас любишь?

— Нет, — кажется, слишком поспешно отвечаю я. И пытаясь сгладить напряжение, добавляю мягко: — Антон, ну что ты? Я же здесь, с тобой. Никто другой мне не нужен. Не злись, пожалуйста, и не ревнуй. Я тебе ни разу не давала повода для ревности. И сейчас я ничего плохого не сделала, мне не за что оправдываться. Мы просто поговорили и разошлись. Давай спать?

Антон на это ничего не отвечает, но и допрос свой прекращает.

А позже, спустя минут десять, вдруг просит тихо:

— Лен, полежи с мной немного? Я не трону… просто полежи рядом…

А я молчу, не шевелюсь, не дышу почти, только сердце колотится. Притворяюсь спящей, хотя у самой сна ни в одном глазу и мысли все о Германе. Сама не знаю, почему лежу и прокручиваю в уме минуту за минутой нашу сегодняшнюю встречу, его слова и даже тот миг, когда он прижимал меня к себе. Мазохизм какой-то…

— Всего пять минут…

Я не отзываюсь. Закрываю глаза, хотя в темноте он и так не видит моего лица. От собственной лжи мне плохо и стыдно, но я не могу заставить себя подойти к нему. Не сегодня.

14. Герман

Бедная моя маленькая Лена, ее всю трясет, как осинку на ветру. Дыхание ее дрожит, голос срывается. В огромных глазах блестят слезы. Смотрю на нее — и сердце щемит.

Она припоминает мне прошлое, сердится, негодует. А я не могу сдержать улыбку — настолько меня распирает, аж в груди ломит. Вид у меня, наверное, сейчас, как у идиота. Обнять ее хочу, заглушить упреки поцелуем. Но сейчас это было бы чистым безумием. И так для Лены всё это слишком.

Не хотел я, конечно, доводить ее до такого полулихорадочного состояния. Даже не ожидал, что она так отреагирует.

Впрочем, глупо врать, что я не рад видеть эти ее эмоции, такие острые, такие хлещущие через край, что самого от них штормит. Ловлю их жадно, как свежий воздух, упиваюсь ими, пусть они и смешаны со злостью и обидой. Пусть ей кажется, что сейчас она меня ненавидит. Это реакция на боль. А раз болит, значит, чувства живы. Никуда не делись. Она еще любит — это главное. Остальное — дело времени.

Не хочется признавать, но я боялся наткнуться на ее равнодушие. Боялся, что всё у Лены перегорело и остыло. Боялся, что мы стали чужими. А сейчас просто гора с плеч.

— Не приходи больше! — выкрикивает Лена сквозь плач и убегает.

Я ее не останавливаю, хоть и тянет. Так не хочется ее отпускать. Но сейчас это будет лишнее. Ей нужно успокоиться.

Шаги стихают. Хлопает дверь подъезда. Внезапно пронзает мысль — она ведь пошла к нему. И эйфории как не бывало.

Надо бы просто не думать ни о чем, но, черт возьми, в голову назойливо лезут мысли: что она сейчас будет делать? Ужинать с ним? Разговаривать? Потом лягут вместе спать… Под ребрами разливается едкая горечь.

Поворачиваю ключ зажигания и срываюсь с места. Еду в город, а грудь разрывают противоречивые чувства. И в голове стучит, не прекращая: она сейчас с ним.

Но она любит меня, повторяю как мантру. Любит. Меня. Не его. И вряд ли сейчас даст ему к себе прикоснуться. Это же Лена. Она будет думать обо мне, что бы ни говорила. И в эту самую минуту думает…

Господи, как же хочется послать всех и вся к чертям и просто жить. С