А под утро, в четвёртом часу, на станцию обрушились китайцы. И нападение началось как раз с того барака, где спали конники. Своих часовых не было, понадеялись на ротных – вот и поплатились. Боксёры рубили мечами без разбора – руки, ноги, животы, головы. Кровь хлестала во все стороны. Криков не было – только стоны и хрипы.

Тимофея спас полумрак, заполнявший казарму. Его тоже ударили мечом, но вслепую и вскользь, он притворился мёртвым, а когда боксёры ушли, выполз из казармы и сумел добраться до лошадей. Он не знает, как ему хватило сил взобраться на коня, как направил животное прочь от станции, но кто-то заметил и вслед загремели выстрелы. Одна пуля, видимо, попала в коня, тот взвился от боли и помчался неведомо куда. А потом упал…

Раненый замолчал, и вдруг его всего перекрутило, он протяжно простонал и как-то весь сразу опал; лицо посерело, тело задрожало и затихло.

Стражники, окружавшие Тимофея, обнажили головы.

– Владимир Михайлович, организуйте похороны, – после минутного молчания сказал Мищенко, – а я пошлю разведку в Хайчен. Сдаётся мне, что сибирские стрелки не погибли. По крайней мере, не все. Надо выручать.

Выручили штыковой атакой, потеряв 3 человека убитыми и 5 ранеными. И не только выручили, но и отомстили за конных стражников. Совместно с сибиряками Хайчен зачистили от повстанцев и солдат. Как сказал штабс-капитан Страхов, умыли их кровью.

Телеграф на станции восстановили, связались с Инкоу, и на следующий день оттуда прибыли два поезда для эвакуации в Дашицяо военных. Позже подошёл ещё один поезд – для гражданских. Вывезли все семьи, всё имущество.

Южная линия КВЖД перестала существовать.

11

Лю Чжэнь вернулся не один и на ручной дрезине. Спутником его оказался, к безмерному удивлению Василия и Фёдора, стрелочник с разъезда перед мостом. Полукровка Николай Лань, сын китайца и русской. Он хорошо говорил по-русски и рассказал, что творится на станции Анъанси.

Боксёров на станции нет – она занята правительственными войсками. Цзянь-цзюнь Шоу Шань запретил разрушать станции и дорогу. Она понадобится, сказал губернатор, когда императорские дивизии начнут «прыжок тигра» – наступление на Владивосток. Русский персонал в полном составе под защитой Охранной стражи покинул станцию. Губернатор требовал оставить имущество, однако русские наотрез отказались, и Шоу Шань почему-то отступил.

Главное – стрелки выставлены на сквозной проход, изменить их установку вряд ли кому получится: на станции не осталось специалистов. Дорога до Хурхары не повреждена, боксёров не видно.

– С погрузкой мы закончили, – доложил Дмитрий Вагранов. – Имущество в двух товарных вагонах, гражданский народ – в пассажирском, лошади и казаки в четырёх теплушках, паровозы под парами. Один в голове, другой в хвосте состава.

– Ну что, Фёдор Кузьмич, – обратился Василий к Саяпину, – выступаем?

– Значит, так, – сказал Саяпин. – Вахмистр, вы со своими стражниками охраняете товарные. Лучше всего расположиться на крышах. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполняйте. – Вахмистр козырнул и исчез. Фёдор повернулся к подхорунжему: – Прохор, отряди пять наших бойцов на охрану заднего паровоза, старшего назначь сам. Потом с Дмитрием Иванычем вооружи тех в пассажирском вагоне, кто способен держать ружьё. Пулемёт поставь на крышу первой теплушки. За него ляжешь сам и возьми в помощники моего Ивана. Дмитрий Иваныч у пассажиров за старшего. Мы с Василием Иванычем будем на первом паровозе. Ильку Паршина я беру вестовым. – Фёдор достал карманные часы, подарок от полка при выходе в запас, щёлкнул крышкой, покрутил, приноравливаясь к свету затухающей вечерней зари. – Сейчас одиннадцать часов пять минут. Через полчаса отправляемся.

– А мы? – неожиданно спросил молчавший в сторонке стрелочник. – Куда мне и Лю Чжэню?

– Вам куда? – вроде как удивился сотник. – Лю пущай идёт в пассажирский, к своим артельным, а вы – со мной на паровоз. Ваши родичи где? В Цицикаре? В этом… Анъанси?

– На разъезде, – вздохнул Лань, опустив голову. – Жена, дети…

– М-да, проблема, – сказал Вагранов.

Фёдор думал недолго.

– Сколько понадобится времени, чтобы им собраться?

– Не знаю. Хозяйство же… дети, жена…

– Сколько детей? – спросил Вагранов. – А-а, впрочем, всё равно. Нельзя оставлять. боксёры не пожалеют ни детей, ни женщин. Придётся остановиться.

– Вы… вы остановите поезд ради моих детей?! – поразился Лань.

– А как же иначе? – удивился Фёдор. – Это ж дети!

– О-о, господа! – Из глаз Ланя брызнули слёзы. – Я вам так благодарен… так благодарен!

– Вот что, господин Лань, – деловито сказал Саяпин. – Есть запас, двадцать пять минут до отправления. Я вам дам казака, и вы на дрезине будете к разъезду раньше нас. Успейте собраться, а мы вас подхватим.

Фёдор и Лань ушли. Следом поспешил и Лю Чжэнь.

Василий Вагранов проводил их долгим взглядом. Невольно подумал: Дмитрий называет казаков царскими сатрапами, сторожевыми псами самодержавия! А у этого сотника при словах о детях голос меняется, мягчеет, что ли. Сразу понятно: добрый человек. И ни разу никому не «тыкнул», даже своим. И – «господин Лань», «господин Лю», надо же!

…Когда поезд, снизив ход, подошёл к разъезду, семья Лань в полном составе, в сопровождении казака Ермакова, ждала на пятачке возле домика стрелочника. Из пассажирского вагона выскочили несколько человек, быстро забросили на ступеньки детей и жену, маленькую тонкую китаянку, следом несколько узлов, подсадили Ланя с Ермаковым и запрыгнули сами.

На всё про всё ушло не более минуты, поезду не пришлось останавливаться. Он тут же набрал ход и к мосту через Нэньцзян уже мчался на всех парах. Впереди разливалась оранжево-красным озером, набирала силу утренняя заря, освещая призрачным светом плоские крыши окраины Анъанси.

Людей не было: видимо, ещё не проснулись. А может быть, просто боялись боксёров и не выходили за пределы своих сыхэюаней – так китайцы называли группу соседствующих дворов, огороженных одной стеной.

Впереди показались станционные постройки, и оттуда долетели звуки непрерывно трезвонящего колокола.

Тревога!

– Будут останавливать, – сказал Лань Василию Вагранову и Фёдору Саяпину. Они втроём стояли на передней площадке паровоза. Четвёртый, Илька Паршин, был позади, на опоясывающей всю длину паровозного котла металлической дорожке с ограждением: вестовому полагалось быть рядом, на подхвате.

– Илька, – позвал Фёдор, и казачок очутился рядом. – Беги к Прохору, скажи быть наготове. Огонь из пулемёта открывать, только ежели полезут под колёса.

– Никого не жалеть, – добавил Василий.

Саяпин хмыкнул:

– Прохор китайцев жалеть не будет. Контрабандисты его мать убили, когда он ещё малой был. Как инжиган.

– Инжиган?!

– Ну козлёнок-перволеток. На Амуре их так зовут.

Илька не стал дожидаться конца разговора. Он промчался вдоль котла, пролез на тендер с дровами для топки паровоза и