– Проклятье! – Меня охватило чувство стыда. Я провел тридцать шесть часов с останками сына этой женщины и его друзей, но при этом так и не удосужился узнать их имена. – Нам лучше всё это убрать, Ти.

Я думал, что Тьерри со мной согласится. Ведь я всегда считал его альтруистом, мягким, чутким к переживаниям других людей. В отличие от меня, надо полагать. Конечно, меня тогда поразило, как отчаянно он хотел выложить этот ролик в сеть, но в плане прибыли интуиция его не подвела. Однако он только фыркнул и посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Ни за что, дружище. Он по-прежнему находится в струе. Глупо было бы удалять его сейчас, когда мы так близки к тому, чтобы получить заказы на размещение рекламы.

– Но это все равно неправильно, Тьерри. Представь, что это был твой сын.

– Ты что, смеешься надо мной, Сай? Когда это ты успел превратиться в мать Терезу?

«Примерно тогда же, когда ты превратился в бессердечного ублюдка», – подумал я, но вместо этого сказал:

– Это могло произойти со мной там, внизу, Ти.

А потом появилась еще одна мысль: «Может быть, я и сейчас там». Соскальзывание в другую реальность, которое я пережил в ту ночь, когда Тьерри редактировал запись, до сих пор было очень свежо в моей памяти. «Я мертвец, которому снится, что он жив». Но на самом деле я просто насмотрелся разных фильмов. Я не был героем «Лестницы Иакова»[30]. И тут мне следовало бы сказать так: «То, чем моя ситуация закончилась в реальности, оказалось намного хуже того, до чего мог бы додуматься любой сценарист…»

– Но ведь речь идет не о тебе, верно, Сай? Мы заработали это, дружище. Ты это заработал. Неужели ты сам не видишь, насколько мы близки к тому, чего добивались?

В глазах у него блестели деньги: Тьерри, подпитываемый горячим желанием преуспеть, был похож на своих амбициозных родителей в большей степени, чем думал сам.

Ненавидя себя за это, я уступил. В полном молчании мы просмотрели все комментарии под этим постом.

А потом вот это:

Я поймал на себе внимательный взгляд Тьерри.

– Что?

– Дружище… Ты должен поехать на Эверест.

– Не тупи, Тьерри.

– Нет, я серьезно, Сай. Подумай над этим. Тут есть смысл. Ты побывал глубоко под землей и добыл сногсшибательный материал. Теперь ты должен подняться на высшую точку планеты и сделать то же самое. Как это продвинет наш сайт! Я понимаю, что звучит бредово, но ты просто подумай над этим.

– Я уже подумал. Ты просто спятил.

– Назови хотя бы одну причину, почему, собственно, нет.

– Господи! Окей, я назову тебе массу таких причин, Ти. Первая: только чтобы добраться туда, понадобятся тысячи фунтов, много тысяч фунтов, которых у нас нет. Вторая: это чертовски опасно. Третья: у меня нет нужных навыков – я никогда в жизни не поднимался на настоящую высоту.

Тьерри лишь небрежно махнул рукой.

– Но ведь об этом ты всегда мечтал, Сай. Какой альпинист не хочет покорить величайшую вершину на земле?

– Я больше не альпинист, Тьерри, говорю на всякий случай, если ты сам еще этого не заметил. – Я вспомнил болезненную переоценку своих возможностей там, в Куум Пот. – Я и правда не обладаю достаточными умениями и навыками.

К Тьерри вернулась та безрассудная решимость, которую я заметил у него, когда он впервые просмотрел отснятый мной материал.

– Тебе не обязательно подниматься на самый верх. Просто привези оттуда такие же хорошие кадры, как из пещер.

– Фактически ты хочешь, чтобы я, рискуя жизнью, снимал какие-то трупы на склоне горы.

– Ты всё правильно понял.

– Ты просто чокнутый, Тьерри!

– Ну да, да. А если я найду деньги на это, поедешь?

Эверест. Воображение рисовало его как место, где насмерть замерзали всякие придурки и вдребезги разбивалось человеческое самомнение. Я смутно припоминал, что много лет назад читал статью о том, что тела участников восхождения, погибших на больших высотах, невозможно спустить вниз. «Труп просто невозможно поднять с такой глубины, парень». Тьерри был прав насчет этой извращенной симметрии.

– Конечно. Почему бы и нет?

Ему никогда не собрать такую сумму; нам едва хватало средств, чтобы платить за квартиру. А согласившись с его безумным планом, я надолго заткну ему рот.

Это была ошибка.

Я знала, что у меня уже нет шансов впасть в близкое к трансу состояние, обычно наступающее после нескольких часов трудного восхождения. Вместо этого я сосредоточилась на скрипе и хрусте своих «кошек», вгрызающихся в снег, музыкальном перезвоне снаряжения и звуке собственного дыхания. Мы пересекли Южное седло [31] и, по моим подсчетам, уже приближались к плоскому участку перед Балконом, где восхождение станет смешанным. Оттуда я пойду первой. Ночь очень ясная, такая ясная, что звезды отражаются на снегу, и я бы нашла это очень красивым, если бы могла выбросить из головы тревогу за Уолтера. Он движется более аккуратно и сосредоточенно, чем обычно. Вдруг он спотыкается и падает на колени. Оборачивается и хлопает себя по кислородной маске. Я киваю, жестами показывая ему, что проверю регулятор. Он забит зернистой изморозью [32] , и в толстых защитных рукавицах прочистить его трудно. Но я их не снимаю – нельзя, даже на секунду. Ничего так не боюсь, как обморожения. Я не тороплюсь, работая в свете налобного фонаря, благодаря которому кажется, будто мы находимся под водой, и, когда я наклоняю голову, чтобы направить луч, в ушах у меня громко стучит пульс. Уолтер устало кивает в знак того, что газ пошел опять. Я проверяю, надежно ли баллон закреплен в ранце, и мы продолжаем путь. Наконец луч моего фонаря выхватывает из мрака веревку, которую в этом сезоне закрепили вдоль маршрута коммерческие экспедиции. Мы ее касаться не будем.