— Я… Я… Ты… Да ты… Да я тебе… — заблеял Илья, вяло попытавшись высвободиться из Мишкиной хватки.

— Ты? Мне? Что ты мне? — не выдержав, Мишка коротким замахом со всей силы въехал ему в солнечное сплетение и, не обращая внимания на его хрипы и потекшие сопли и слезы, схватив его башку, с силой вдарил ею об стену. Колени у мужика подогнулись, но парень, в ярости забыв обо всем, продолжал удерживать его за уши, сжав пальцы до побелевших костяшек, не позволяя тому окончательно сползти на пол. Удерживая зрительный контакт, Мишка мысленно продемонстрировал ему, как тот украл карточки. А следом и другие эпизоды с его участием.

Со стороны входа в секцию раздались требовательные голоса:

— А ну разойдись! Дорогу!

Не обращая внимания на начавших потихоньку расползаться зашептавшихся соседей, Мишка тихо, жестко заговорил:

— Ты что, мразь, еще и угрожать мне вздумал? Я тебе не Вера, меня не запугаешь! Пока ты, гнида, трусливо прятался за спинами баб и детей… вот таких детей, как этот мальчишка… которые погибали, спасая твою шкуру… другие, настоящие, шли на пули, защищая тех, кто за линией фронта, за таких, как ты! Ты, тварь, отжирался, воруя последние крохи у раненых и больных, у едва сводивших концы с концами матерей, у мелких… — и мысленно: «Рассказывай, сука, все рассказывай! Или я за себя не ручаюсь! Сдохнешь, как последняя собака, сволочь паршивая!»

— Что здесь происходит? Эй, а ну пусти его! — один из подоспевших милиционеров, расстегивая на ходу кобуру, шагнул в сторону сцепившихся.

Мишка не повел и ухом, удерживая соседа и не собираясь разрывать зрительный контакт, продолжая показывать ему ужасы войны, доводя труса до исступления. В ту же секунду шагнувшего к ним милиционера дернул назад старший:

— Погоди, Вася. Пацан правильные вещи говорит. Дай парню сказать, — на внешне спокойном лице его, пересеченном огромным бордовым шрамом, серыми льдинами застыли глаза, не отрывавшиеся от лица крупного, под два метра ростом, багрового мужика, с которого катился пот крупными каплями, и лишь быстро-быстро бившаяся на скуле жилка и ходившие ходуном желваки выдавали его волнение. — Не лезь пока, Вася. Правду он говорит. Правду…

— Ты фронта испугался, сука? Что убьют тебя, мразь, испугался? А Димка не испугался… — Мишка криво усмехнулся и показал соседу падавшую прямо на него бомбу, показал тот бой, в котором погиб Димка, и, не обращая внимания на заоравшего в ужасе мужика, который попытался прикрыть голову руками, продолжил: — И Степаныч не испугался, и Игнат, и Арсен… — он крепче сжал уши мужика и продолжил показывать картины боя, так легко выпорхнувшие из удаленных уголков сознания, куда он старательно засовывал их. — И Тамара… Девочка… Маленькая девочка… Она не испугалась! Она шла в атаку за таких, как ты! На пули шла! — уже подвывавший от ужаса мужик увидел смугленькую темноволосую девочку с двумя косичками и слишком большим для нее пистолетом в руке, вскочившую на насыпь и поднявшую измученных, израненных солдат в атаку, увидел, как ее прошивает автоматная очередь, как взрывается граната, брошенная фрицами, как рушится стена, погребая под собой маленькое изломанное тельце, осевшее на камни… В его голове зазвучал голос, полный ненависти и презрения: «Признавайся, тварь! Признавайся, или ты вечно будешь смотреть, как гибли люди, защищая тебя, пока ты позорно прятался за спинами женщин и детей! Рассказывай, паскуда!» И в голос: — Они и еще многие тысячи настоящих мужчин, женщин, детей… Они знали, они не забыли, что такое честь и отвага, они отдавали свои жизни за тех, кто был за линией фронта. За тебя, сука, они гибли!

Переполненный ужасом мужик, умывавшийся соплями и слезами от животного страха, охватившего все его существо, завопил:

— Пусти… Пусти… Я у Зинки карточки украл… Пусти… — по воздуху поплыл отвратительный запах, стоявшие вокруг соседи принялись закрывать носы руками, но никто не отошел, никто не спешил на помощь этому уроду…

И вдруг Илью словно прорвало. Захлебываясь словами и слезами, он начал признаваться. Признаваться во всем. В том, как издевался над скотом, как мечтал сделать то же самое с людьми, в том, как забирал еду у раненых, как обирал квартиры и воровал продовольственные карточки… Признания лились из него нескончаемой рекой.

На Мишкино плечо опустилась тяжелая рука.

— Пусти его, парень. Спасибо, сынок… Он ответит за все. Пусти, — милиционер со шрамом стоял за Мишкиной спиной, и, держа его за плечо, спокойно ждал. — Пусти. Дальше мы сами.

В сознание парня чужой спокойный голос проник далеко не сразу. Еще пара минут ему потребовалась, чтобы осознать, что ему говорят. Невероятным усилием воли разорвав зрительный контакт, Мишка с трудом разжал окостеневшие пальцы. Воняющий дерьмом мужик, ни на секунду не прекращавший сквозь подвывания и сопли признаваться в содеянном, рухнул к его ногам.

Сфокусировав взгляд на валяющемся на полу соседе, Мишка в сердцах плюнул на него и, пряча глаза, в которых бушевало и рвалось наружу нечто, повернулся, чтобы уйти в свою комнату, но наткнулся на протянутую для рукопожатия руку. Бросив быстрый взгляд на стоявшего перед ним милиционера, Мишка кивнул и ответил на рукопожатие. Уловив мелькнувшие перед ним знакомые лица, Мишка нахмурился и в удивлении поднял голову. Стоявшего перед ним мужчину он не помнил — невозможно запомнить тысячи и тысячи лиц однополчан.

— Заяц? — удивленно проговорил милиционер. — Живой, чертяка!

— Я… — растерянно проговорил Мишка и вдруг ухмыльнулся, проведя по лицу рукой: — Вот черт! Ну надо же!

— Этого заберите, — обернувшись к стоявшим за его спиной сослуживцам, приказал он. — И женщину попросите завтра подойти в отделение, заявление пусть напишет, — и, снова повернувшись к Мишке, спросил: — Заяц, а девчонка где? Вы же вроде вместе всегда были?

— Тамара? Тамара… — Мишка сглотнул горький комок, мгновенно вставший в горле, и тяжело вздохнул. — Тамару ранили… тяжело. Я найду ее. Вот учебный год закончится, возьму отпуск и отыщу… — опустив голову, напряженно проговорил он.

Поняв, что задел парня за живое, милиционер кивнул.

— Ладно, Заяц, бывай. Спасибо за помощь, — он протянул руку. Мишка, выдавив из себя улыбку, крепко пожал ее. — И вот что, парень… Если вдруг помощь будет нужна… в поиске, или еще в чем… В общем, если что, приходи в отделение