Хала-Бала, по своему обыкновению всё обсчитав, решил сэкономить и отпраздновать удачу у себя дома в ближайший выходной, в субботу. Закупили два ящика питьевого спирта, у местных — сала, огурцов, картошки. В рыбцехе дали малосольной горбуши.

Билет на самолёт Андрей заказал заранее.

Гуляли всю ночь. Спирт не разводили: «Зачем продукт портить?!». Непривычный к спиртному Хала-Бала свалился первым. Его будили, в который уже раз поздравляли с выигрышем и подносили очередной стакан. Андрей вытирал пьяные счастливые слёзы и, не желая обидеть друзей, глотал жидкий огонь. Спирт, смешиваясь с соплями и слюной, стекал на грудь, Хала-Бала широко разевал мокрогубый пьяный рот, глубоко дышал, как ему подсказывали, и валился навзничь на койку…

В воскресенье пришли опохмеляться. Дверь в квартиру была открыта. Хала-Бала лежал, растянувшись на полу, на полпути между кроватью и коридором. Правая рука его была вытянута вперёд. Похоже, полз к ведру с водой. Лицо покойника налилось дурной кровью, посинело.

Было следствие — криминала не нашли. Причиной смерти признали острое алкогольное отравление — стандартное медицинское заключение для Севера. Наличные деньги, сберкнижки и выигрышный билет «Золотого займа» следователь изъял и подшил к делу.

На посланную домой телеграмму, получили ответ от его сестры Надежды. Женщина сообщала, что будет хоронить братика на родной земле. Покойника положили в открытом гробу в бондарный склад, на холод.

Надежда прилетела через две недели. За это время крысы объели у трупа лицо.

В милиции деньги Надежде не отдали, предложив по истечении шести месяцев законным путём добиваться получения наследства. Пришлось хоронить Андрея на местном кладбище. Часть средств выделила контора, часть собрали мужики из бригады.

Наверное, правду говорят, что нельзя слишком сильно желать чего бы то ни было для себя.

Тебе ведь могут и навстречу пойти.

* * *

Оксана не писала… Сил моих больше не было… Водка на какое-то время ослабляла сжатую до предела «пружину»…

«Встретилась со своим первым», — закусывал я водку зубовным скрежетом.

«С глаз долой — из сердца вон!»

* * *

Характер у меня менялся не в лучшую сторону…

— Анжела, скажите мне, пожалуйста, как могло получиться, что на будущий год нами заявлено дизельного топлива почти в три раза меньше потребности?

Секретарша смотрит на меня невинными глазами, машет ресницами и, как бы невзначай, роняет с круглого загорелого плеча бретельку от лёгкого открытого сарафана.

— Не знаю, Михаил Андреевич.

— Тогда покажите черновик заявки.

Глаза девушки округляются. Мой чересчур вежливый тон не сулит ничего хорошего…

— Вот видите: в черновике — восемьсот тонн, а в перепечатанной вами заявке — триста.

— Ой! Михаил Андреевич, это, наверное, от жары. Да ещё эти плотники на пристани целыми днями ревут своими бензопилами. Не работа, а какой-то сумасшедший дом. Ой! А что теперь делать?

Она заискивающе смотрит мне в глаза, от белозубой улыбки девушки пахнет малиновым вареньем.

— Вы сюда приходите работать или демонстрировать нам свои прелести? — я грубо поправляю свисающую с её плеча бретельку, невольно краснею и от этого ещё больше злюсь.

— Ну, сделайте же что-нибудь, вы же всё можете. Ой, вы такой мужественный, такой весь сдержанный… Когда я вас увидела первый раз, Михаил Андрееквич, так прям вся и обмерла… У меня в техникуме был молодой человек… Ну, мы с ним дружили… Ну, вы понимаете… Его звали Артёмом. Так вы, Михаил Андреевич, на него похожи, как две капли воды… Ой!.. Или он на вас?.. Я совсем запуталась.

— Анжела, не выдумывайте, — я постепенно успокаиваюсь.

— Какой же я сдержанный? Вот с Анатолием Гавриловичем сегодня полаялся, а он — директор. Нехорошо… Сварщику, этому уголовнику Веселкову-младшему, ночью по морде съездил. Три месяца назад умолял с отцом на работу после отсидки взять, а сегодня уже права качать пытался… Жарко сегодня, простите…

В приёмную заглянул возчик.

— Что тебе, дядя Гриша?

— Ну, я эта… принёс её, курву…

— Какую ещё курву?

— Ну, эту… — конюх Ражной покосился на секретаршу, — как велели, Андреич…

— О, Господи, я и забыл, пошли, дядя Гриша.

Я забираю принесённую Ражным бутылку.

— Людмила ничего не сказала?

— Сказала, чтобы позвонили… на ейный телефон, на квартиру, значит, а не в магазин, чтобы…

— Спасибо, дядя Гриша…

Люда работала в поселковом магазине продавцом. Она была высокая и статная, с русой косой до пояса, чернобровая и яркогубая местная красавица, лет на пять меня постарше.

Людмила притягивала к себе мужские взгляды, манила зрелой женской красотой. Она хорошо, со вкусом одевалась, была весёлой и дерзкой на язык. Поговаривали о недолгом её замужестве, что-то там не сложилось…

Трубку Людмила взяла сразу же.

— Люда, я понимаю, что сейчас путина… В курсе, что в посёлке сухой закон… Знаю, что спиртное нельзя продавать, знаю прекрасно, — телефонная трубка, и та, кажется, вспотела от жары.

— Да, конечно, я твой должник… помню, помню: розетку на кухне и дверцу у шкафчика… Да… Да… Да. Ну, хорошо, сегодня… Всё, я занят.

— Главного механика, пожалуйста… Валентин Иванович? Добрый день, Буров беспокоит… Минуточку.

— Ну, что там у тебя? — зажимаю трубку рукой.

Анжела, заглянув в кабинет, знаками показывает мне, что перепечатала заявку.

— Валентин Иванович, я разобрался… Да, конечно, восемьсот тонн… Да, банальная опечатка… Хорошо, хорошо… До свидания…

Дверь кабинета Главного бухгалтера прикрыта.

— Семён Яковлевич, есть предложение, вздрогнуть, — я достаю из кармана бутылку, — вот: спирт питьевой, девяносто шесть оборотов… Как достал?.. И не спрашивайте, Семён Яковлевич…

Поздно вечером на подгибающихся ногах, стараясь не споткнуться о неровные доски тротуара, бреду к дому «Людки-продавщицы». Из мужского барака под бренчание расстроенной гитары льётся протяжное, с блатной слезой в голосе:

Сигаретой опишу коле-е-чко,

Спичкой на снегу-у-у поставлю точку.

Что-то, что-то надо побере-е-чь бы,

Но не бережё-ё-ё-м — уж это точно!..

* * *

Я проснулся с чувством произошедшей катастрофы.

«Идиот… Не может быть, чтобы хоть кто-нибудь да не заметил, как ты сюда зашёл, — ругал я себя. — Что же делать?..»

Людмила, напротив, щебетала без остановки и порхала у плиты, как птичка. Стараясь не смотреть в глаза вновь обретённой подруге, я быстро оделся и, потрогав небритый подбородок, пробормотал: