слишком далекие, чтобы их можно было разобрать. Она снова надолго замолкает, словно обдумывая сказанное.

— Я ценю это. Правда. — Говорит она наконец, и в ее голосе звучит что-то похожее на сожаление. — Но я не могу просто переманить клиента у своего босса. У меня будут неприятности, если я скажу тебе да.

— Ты хочешь сказать, что твой босс предпочел бы, чтобы я вообще не заканчивал работу в вашем салоне? — До этого момента мне ничего не приходило в голову, и я не хочу, чтобы это звучало так, как звучит: как угроза перевести мои сеансы в другое место. Но правда в том, что я предпочел бы вообще не иметь дела с Рико, если он собирается реагировать так, как, похоже, думает Эмма. Трудно найти художников, готовых закончить чужую работу, но я убедился, что деньги могут убедить большинство людей сделать большинство вещей, если у вас их достаточно.

— Работы Рико ничуть не хуже моих. Даже лучше. — Быстро добавляет Эмма, почти как бы между прочим. Я испытываю странное чувство гордости за то, что она признает, насколько хороша ее работа, пусть даже ненароком. Я не так хорошо ее знаю, но во время нашего единственного сеанса мне показалось очевидным, что ее часто заставляют чувствовать, что ее работа не может сравниться с работой ее босса. — Ты не пожалеешь, если позволишь ему закончить работу. Я просто не могу взять на себя то, что с самого начала должно было быть его.

Она действительно может не принять то, что я предлагаю. Меня захлестывает волна разочарования, не в Эмме, а в ее боссе. Тот факт, что Рико так крепко держится за клиента только потому, что не хочет отдавать Эмме клиента моего статуса, кажется мне безумием. Неважно, кто выполняет работу, она поступает из его салона. В конце концов, это все равно художник "Ночной орхидеи", который выполнил мою работу, и салон, который я упомяну, если кто-нибудь спросит.

Я знаю, что могу быть эгоистичным и высокомерным, даже упрямым. Но это кажется даже выше моих сил.

— Ты не переманиваешь меня, Эмма, — говорю я ей, делая резкий вдох, чтобы скрыть свое разочарование. — Я говорю, что хочу, чтобы ты выполняла работу. Я сам скажу об этом Рико. Я бы предпочел, чтобы один и тот же художник работал над ней от начала и до конца, и я думаю, что это вполне разумно. Если бы он присутствовал на первой сессии, мы бы сейчас не разговаривали. Ему некого винить, кроме себя.

Ничего из того, что я говорю, не является чем-то из ряда вон выходящим, и я знаю, что Эмма это понимает. Мне почти стыдно за то, что я поставил ее в такое положение. Но я хочу, чтобы она была здесь. Не только потому, что я хочу увидеть ее снова, но и потому, что она заслуживает того, чтобы закончить начатое.

Такой талантливый человек, как она, заслуживает того, чтобы довести дело до конца. А не того, чтобы его закончил кто-то, у кого и так достаточно почестей.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — тихо пробормотала Эмма. — Но это не имеет значения. Рико будет злиться на меня за то, что я взяла тебя в работу, даже если ты этого хочешь. Тебе придется держаться за него. Я не могу позволить себе потерять работу.

— Тебе хорошо заплатят. Какими бы ни были твои обычные расценки, я заплачу столько, сколько взял бы Рико, плюс чаевые. — Это единственное, что я могу придумать, чтобы попытаться подсластить ситуацию и убедить ее в обратном. Я всегда планировал это сделать, но не хотел превращать этот звонок в деловую встречу. У меня такое чувство, будто я подкупаю ее, хотя с ее стороны совершенно разумно ожидать, что ей заплатят то, о чем я уже договорился. — Ты все еще собираешься сказать мне нет?

— Да. То есть нет. Я имею в виду… — Эмма делает глубокий вдох, словно готовясь к тому, что скажет дальше. — Мне очень жаль, Данте. Но мой ответ в силе. Мне льстит, что ты хочешь, чтобы я его закончила, и я ценю это предложение, но один хорошо оплачиваемый клиент не компенсирует того, что я могу потерять, если разозлю Рико.

— Эмма… — У меня нет способов убедить ее. Но у меня странное, замирающее чувство, что если я сейчас закончу разговор, то могу больше никогда ее не увидеть и не услышать.

Раньше меня это никогда не беспокоило. Но от одной мысли об этом у меня сводит желудок, и это ощущение кажется таким же совершенно незнакомым, как и все остальные ощущения, которые я испытал после знакомства с этой женщиной.

Когда я произношу ее имя, я слышу, как его выкрикивает кто-то другой. Мужской голос, зовущий ее обратно в дом. И я чувствую что-то еще, чего никогда раньше не испытывал.

Горячую, обжигающую волну ревности.

— Мне нужно идти, — резко говорит Эмма. — Еще раз прости. Поговори с Рико о том, что ты хочешь сделать.

И тут, прежде чем я успеваю сказать хоть слово, телефон отключается.

О, я так и сделаю.

Я стиснул зубы, уже ища номер Рико. Если Эмма не соглашается только из-за него, то я намерен заставить его образумиться.

Так или иначе.

* * *

Выяснить, где живет Рико, несложно. Самое сложное — дождаться вечера следующего дня, чтобы пойти и поговорить с ним о том, что у меня на уме.

По правде говоря, я ожидал, что Рико будет дома, когда я загляну к нему в гости, ведь он заболел этим надоедливым гриппом и все такое. Но, похоже, он вышел из дома, потому что, когда я подъехал к дому с другой стороны улицы, все огни в нем выключены, и в доме не было никаких признаков движения. Возможно, он просто рано лег спать, но я почему-то сомневаюсь в этом.

Я сворачиваю в переулок дальше по улице, для сегодняшнего вечера я выбрал более неприметную машину, черный седан, за рулем которого меня бы точно не застали врасплох. Прошло много времени с тех пор, как у меня была необходимость быть настолько скрытным, но это вспоминается мне гораздо легче, чем я мог бы подумать.

Много лет назад, до того, как я начал задумываться о том, какой может стать наша семья после ухода отца, до того, как я так остро ощутил груз ответственности, который ляжет на мои плечи, я делал подобные вещи чаще.

Я припарковал машину у задней части переулка, пригнув голову, когда выходил