Расположение в них одинаково; камни положены последовательно по своей длине и высоте. Уверяли, что такая постройка составляла особенность этрусков и что римляне позаимствовали ее у них; это была их обыкновенная система; они повсюду брали, говорит Плиний, что могло им пригодиться. Но если эта разумная раса, чуждая всякого самообольщения, без стеснения заимствовала у своих соседей и даже у своих подданных все, что могло быть ей полезно, она умела усваивать то, чему подражала. Вводя чужие изобретения, римляне приспособляли их к своему гению; они вполне ими овладевали, видоизменяли и обновляли их по своим потребностям, это были ученики, делавшиеся скоро учителями. Бёле[38] справедливо замечает, что из своего великого искусства строить, переданного этрусками римлянам, сами этруски сделали немного и что оно значительно усовершенствовалось в Риме. Римляне все больше придавали этому чужому искусству свой характер, и, когда они прилагали его к публичным зданиям, мостам, водопроводам или к величественным постройкам, амфитеатрам и триумфальным аркам, они создавали шедевры. По-моему, достаточно посмотреть на прекрасные стены, оставшиеся от царской эпохи на Палатинском холме или в других местах, чтобы предчувствовать и предугадать, какое развитие примет архитектура в Риме и в каком направлении она будет развиваться. Эти строители, кто бы они ни были, не могли быть варварами. Такие значительные сооружения указывают на то, что они дошли до известной степени цивилизации. Римляне располагали существенными средствами ставить камни один на другой и доводить стены до впечатляющей высоты. Они имели чувство собственного достоинства и уверенность в своем будущем, свойство, присущее великим народам. Они не довольствовались, как многие варвары, тем, что строили себе наспех временный приют, который защищал бы их в течение нескольких ночей от неожиданного нападения; они думали о будущем, работали для своих потомков. Среди болот и лесов римляне строили укрепления, которым суждено было простоять тысячи лет. Начинали уже, говорит Монтескье, строить Вечный город. Прибавлю, что они старались не только сделать свои стены крепкими; техника, благодаря которой соединены камни, показывает, что они по крайней мере смутно обладали инстинктом величия, чувством пропорций и вкусом того рода красоты, который исходит от силы. Несомненно, повторяю, они не могли быть варварами.

Капитолийская волчица

Важное открытие, сделанное недавно, доказывает, как основательны эти предположения. При раскопках, предпринятых с начала 1870 г., в разных кварталах города, особенно около терм Диоклетиановых, нашли многочисленные остатки прекрасных стен эпохи царей. При ближайшем рассмотрении на больших камнях обнаружены были знаки. Иногда они были высечены довольно поверхностно, и тогда их очень трудно прочесть; но большей частью резчик делал значительное углубление, сопротивлявшееся времени и видное теперь так же хорошо, как в первый день. По всей вероятности, знаками этими отмечались каменоломни, откуда брались камни и места в кладке, в которые они должны были лечь. Так как камни добывались в соседних горах, чтобы избежать возможной ошибки, необходимо было указать рабочим, их переносившим, к какому месту строительства доставить груз. Знаки эти очень часто являются буквами древнего латинского алфавита.

Открытие это, откровенно говоря, не удивило ученых. Отфрид Мюллер[39] уверял, правда, что первые римляне не умели писать и что они научились письму только около времени Децемвиров (462 г. до н. э. – Примеч. ред.), когда были изданы законы Двенадцати таблиц; но Моммзен[40] давно опроверг это мнение. В настоящее время найдены буквы, высеченные на стенах эпохи царей. С тех пор невозможно сомневаться, что от этой отдаленной эпохи остались письменные памятники. Прежде принято было смеяться над Светонием, потому что он серьезно рассказывает, будто во время пожара Капитолия при Вителлии погибло три тысячи медных дощечек, на которых записаны были законы, Сенатусконсульты и плебисциты, с самого возникновения города. Не допускали, чтобы во времена Августа существовали копии с договоров, заключенных Туллием Гостилием с сабинянами и Тарквинием с жителями Габий, хотя Гораций уверяет, что ими наслаждались антикварии. Без сомнения, не надо слишком поспешно и бездоказательно принимать, что все эти документы были подлинными, но они могли быть подлинными. Нет более причин с презрением отвергать точное свидетельство таких историков, как Дионисий Галикарнасский, уверявших, что они существовали и он их читал, не делая им даже чести их оспаривать. Итак, в настоящее время несомненно, что основатели Рима знали письмо и что они им пользовались в обыкновенной жизни. Оно не было у них привилегией каких-нибудь классов знати или жрецов; предприниматели общественных работ и, может быть, даже рабочие пользовались письмом. Было бы, конечно, смешно уверять вместе с Цицероном, что во время Ромула наука и литература уже процветали в Риме, и представлять себе Сенаторов в звериных шкурах мудрецами, окончившими школу Пифагора и повторявшими полученные там уроки; но еще более крупная ошибка делать из них настоящих дикарей, варваров, не знакомых ни с какими знаниями и искусствами. Они не были также героями эпопеи, какими представляет их Нибур, Аяксами или Гекторами, пришедшими в то время, когда военные подвиги сохранялись только в песнях рапсодов, и эти легендарные гипотезы и эпические рассказы не имеют места в эпоху, когда умели читать и писать.

Палатин. Вид на раскопки. Фото конца XIX в.

Городу Ромула не пришлось оставаться долго в тесной ограде, начертанной первым царем. Он вырос скоро во все стороны и занял все соседние холмы. С тех пор Палатинский холм перестал быть всем Римом, как он был раньше, но он все же оставался одним из главных кварталов разросшегося города. Там находились в большом числе знаменитые храмы, Юпитера Победителя, богини Вириплаки, примирявшей супругов, храм Матери богов, откуда ежегодно 27 марта отправлялся веселый кортеж верующих с нищенствующим жрецами. Цель процессии, проходившей с пением по римским улицам, заключалась в купании статуи богини в речке Альме. На Палатине поселились некоторые самые знаменитые граждане; они считали удобным жить как можно ближе к Форуму и общественным делам. Мы знаем точное местоположение самого знаменитого из всех этих домов, дома Цицерона, если верно, как думают Висконти[41] и Ланчиани, что большое сооружение, остатки которого видны в углу Велабра, принадлежало к портику Катулла; дом Цицерона, как нам известно, находился в ближайшем от него соседстве. Он очень гордился тем, что жил на самом красивом месте города; он сообщает, что видел оттуда Форум и что вид его простирался на все кварталы города. Дом его разделил превратности его судьбы. Во время его изгнания Клодий заставил народ постановить, что он будет снесен и на его месте посвящен храм