поскорее попасть домой в Москву. А для Нащокина, да и для царя тоже, возврат к Столбовскому договору унизителен и обиден. Собственно, весь сыр-бор разгорался из-за того, чтобы порушить договор со шведами, в котором нашло своё отражение поражение русских и при Иване Грозном, и в последующие времена.

– Мы доложим государю предложение короля, – пообещал сухо Нащокин. – У комиссара есть ещё что сказать нам?

– Да, достопочтенные господа бояре. Одновременно шведская сторона, в том случае, если русская соблаговолит принять вышеуказанное условие для вечного мира, имеет честь пригласить русское посольство в Стокгольм для подписания соответствующего трактата.

– Благодарим, тебя, комиссар. Нам ваши предложения куда как преотлично понятны. Мы их рассудим на досуге, и скоро доставим вам нашу отповедь. Желаем вашему короля здоровья.

Нащокин кивнул комиссару, давая понять, что аудиенция закончена. Эберс, пятясь назад и подметая за собой в изящном поклоне пол шляпой, покинул помещение. Афанасий Лаврентьевич дал Котошихину знак головой, и тот вышел на улицу проводить шведов. Трое рейтар и трубач при появлении комиссара и Котошихина стали на вытяжку. Один из свиты подвёл Эберсу коня.

– А ты, подьячий, бойко толмачил сегодня. Как звать-то тебя?

– Григорием Котошихиным, господин.

– Где же ты обучался немецкому, Грегори Котохикин?

– Вестимо, у себя, в Посольском приказе. Где же ещё?

– Молодец, – похвалил швед. – Приятно ли служить царю Алексею Михайловичу?

– А как же, очень даже приятно. Государь наш добр и всемилостив и за хорошую службу жалует.

– А за плохую наказывает, не так ли? – засмеялся Эберс, хитро прищуриваясь.

– Всякое бывает, господин. И наказание царское нужно принимать, как знак Божий.

– Ну, до свидания, Грегори Кото… хишин, может ещё свидимся. Вот тебе на память о нашей встрече.

Комиссар достал из чересседельной сумки какую-то фигурку и протянул её Котошихину. Это было похоже на русскую глиняную свистульку: та же стилизованная лошадка-коровка, раскрашенная в яркий красный цвет с чёрными пятнами, на ней верхом человечек в светлом колпаке и жёлтой рубахе, только никакой дырки для свиста в ней не было.

– Это работа наших ремесленников из провинции Даларна. Они вырезают это из дерева, красят, и получается вроде детской игрушки. Нравится?

– Да. Премного благодарен вами, господин. В добрый путь.

Адольф Эберс сел на коня, поправил банделер на жёлто-голубом плаще, помахал приветливо ручкой Гришке, трубач снова протрубил в трубу, и по мёрзлой земле тяжело застучали конские копыта.

«Вот надо же как у них всё ладно устроено», – подумал Котошихин, провожая взглядом шведский отряд. – «И начальство советливое такое. Наше-то всё на горло наступить да за горло взять норовит».

Когда шведы намедни приезжали, Гришке не удалось стакнуться с ними близко, как на сей раз. Оказывается, и лютеране – обыкновенные люди, христиане, значит, как и мы, православные. И чего про них наши церковные иерархи наговаривают? Он стоял и смотрел шведам вслед, пока последний конский круп не скрылся за избой на кривой улочке, и пошёл обратно в приказную избу.

– Григорий, – приказал Нащокин, – садись-ка пиши грамоту царю. Изложи, как есть, в подробностях предложение свейского короля, да не опростоволосься, как в прошлый раз!

– Как можно, ваша милость! Учён теперь!

– Ну-ну! Нравится мне, что ты не обозлился. – Нащокин заметно подобрел, это свидетельствовало о том, что его планы и задумки оправдывались. – Ну что, князь, Иван, иди, отдыхай, а я пойду, распоряжусь подготовить гонца в первопрестольную. Сдаётся мне, до мирного докончания ждать не долго осталось. О-хо-хо-хо-хо! Мир-то надобно бы было с поляками заключать, да вместе с ними свеев воевать. Да… Видно пока не суждено.

Нащокин оказался прав: на мир шведы так и не пошли, а 20 декабря 1658 года в Валисаари заключили пока перемирие на три года – правда, на выгодных для России условиях. Согласились пока оставаться на позициях, на которых перемирие застало обе стороны. За год до истечения срока перемирия русская сторона отправила Котошихина гонцом в Ревель с письмом, в котором русская сторона предлагала шведской делегации приехать в Москву для продолжения переговоров о мире. Гришка выехал из Дерпта 9 октября 1660 года и вернулся через неделю со шведским ответом о невозможности выполнить это пожелание ввиду отсутствия в Ревеле государственного советника Бенгта Хорна. Через два месяца Котошихин опять ездил в Ревель и опять вернулся оттуда ни с чем: шведы по каким-то причинам переговоры о мире откладывали. Позже стало известно о смерти короля Швеции. Вероятно, в связи со смертью Карла Х Стокгольм ещё не успел выработать соответствующие предложения и потому с мирным докончанием тянул.

Впрочем, скоро перговоры возобновились, начались пограничные съезды комиссаров, и через полгода Стокгольм навязал Москве мир на своих условиях. 21 июня (по старому стилю) 1661 года в деревне Кардис, что между Дерптом и Ревелем, было подписано докончание со шведами, по которому Россия вынуждена была уступить Восточную Карелию, Ингрию (Ижору) и Ливонию (Лифляндию) и оставить на прокорм шведского экспедиционного войска в Дерпте, Кокенхаузене, Мариенбурге и других городах 10 тысяч бочек ржи и 5 тысяч бочек муки. Русские купцы получали право торговли в Стокгольме, Ливонии и Эстляндии, а шведские гости – в Москве, Новгороде, Пскове и Переяславле. Пленные и перебежчики подлежали возвращению на родину. Шведы обязались не помогать полякам в войне с русскими.

Война со Швецией не принесла России никакой выгоды, а, напротив, сбила её с того верного пути, на который она было встала в вековом споре за русские земли, захваченные Польшей. Действуя в одиночку на двух фронтах, Москва пока не преуспела ни на одном из них.

Но «русский Ришелье» не стал дожидаться мирного докончания и вскоре после приёма Эберса уехал в Москву. Царь требовал Ордын-Нащокина для урегулирования отношений с Польшей и Украиной.

Котошихина после заключения Кардисского мира поверстали новым жалованьем и денежной премией. Служебное положение подъячего значительно укрепилось. В некотором роде он стал экспертом по свейским делам и вскоре был отозван в Москву и определён на службу в Посольский приказ. Скоро ему доверили ответственную и почётную миссию представлять царя Алексея Михайловича в самостоятельной заграничной поездке.

Стекольня

К королевскому величеству Свейскому посылаются великие послы, околничие…

а с ними товарищи думные дворяне, или столники средних родов, да дьяки…

А в гонцех посылаются стряпчие, дьяки, жильцы, подьячие и начальные люди.

Г. Котошихин

Рано утром, когда рассвет едва забрезжил за кормой, корабль перестало так сильно качать, а когда обессилевший от морской болезни Котошихин дотянулся подбородком к круглому оконцу, то увидел, что бескрайнее море кончилось, и судно вошло в большую протоку – то ли залив, то ли реку. Прямо на Гришку глядели своими зловещими жерлами пушки грозной крепости.

– Это – Мэларен, а там – Ваксхольмская крепость, предназначенная сторожить подходы к Стокгольму, – объяснил Гришке шкипер Страндберг. – Теперь до столицы рукой подать. Вот сейчас за поворотом и сам город покажется.

Солнце уже поднялось над кромкой горизонта и послало свои первые лучи на шведскую землю. Природа словно ждала этого сигнала и сразу ожила: в кустах защебетали пташки, на правых пологих берегах Мэларена показались стада коров и овец, на левом крутом берегу тоже чувствовалось пробуждение какой-то жизни. Котошихин стоял на мостике рядом с капитаном Страндбергом и жадно всматривался вперёд. Вот показался изгиб, Мэларен под углом уходил вправо, и из-за кустов ольхи выплыл пролёт моста, соединявшего Город с Южной слободой – Сёдермальмом, а за ним – набережная с лесом корабельных мачт, а за набережной стеной поднимался сам город – ровные ряды больших каменных островерхих крытых черепицей домов, увенчанных двумя-тремя церковными шпилями. Стокгольм рос и расширялся, с правой стороны взору Котошихина открывались постройки города ремесленников Норрмальма, ставшего теперь частью столицы. Здесь отливались пушки для королевского войска, строились корабли, размещались солдатские и матросские казармы, а во дворцах жили и работали правительственные чиновники.

Чуден наш мир, ох как чуден и многолик! По территории Москва была огромной – намного больше шведской столицы, но Стокгольм был другим городом, совсем не похожим на Москву. И травка, и деревья, и воздух вроде тот же самый, ан нет – всё в нём иное. Жизнь в городе бурлила и била ключом,