Вот тут-то мы и проверим еще раз Топхэта: честен он с нами или нет? Если честен, то должен рассказать нам о контакте с Капланом и о его связях на керамическом заводе.

— О’кей! Я одобряю твой замысел. Но надо их встречу и первичную беседу обязательно проконтролировать прослушивающей техникой. И, пожалуйста, напомни Топхэту, что за ним остался должок — сведения об агентах из числа американских граждан, завербованных советскими разведчиками. Скажи ему прямо, что этот должок будет для нас не менее ценен, чем его предыдущая информация о нелегалах. Кстати, некоторые из них, не помню, говорил я тебе или нет, уже выбыли из США.

Джон несколько секунд молчал, потом спросил:

— А откуда стало вам известно, что некоторых из них уже нет в Америке?

— Дело в том, что наши сотрудники из информационно-аналитического и розыскного отделов провели проверку сведений Топхэта и установили, что несколько названных им нелегалов выехали в разное время за пределы США. Умышленно или неумышленно он это сделал, я не знаю.

— Зато я знаю, — решительно подхватил Джон Мори. — В данном случае сработала необходимость самозащиты агента. Да, он мог назвать и тех, кто уже покинул нашу страну. Между прочим, выдавая нам шифровальщиков, сотрудников резидентур и связников-нелегалов, он убедительно просил меня, чтобы никого из них мы не объявляли персоной «нон грата» и не арестовывали бы их до его отъезда в Советский Союз. Иначе, предупреждал он, это может привести к его разоблачению в Москве.

Нолан изумленно покачал головой и сказал:

— А ты не замечаешь, что он уже повелевает нами?!

— Нет, мистер Нолан, он не повелевает, он учит нас, как надо работать.

— А я считаю, что Топхэт — абсолютно непредсказуемый человек. Не случайно Дэвид Мэнли однажды сказал, что это тот еще типчик! Топхэт, конечно, прав, опасаясь за свою безопасность, и, очевидно, поэтому кое-что не договаривает нам. Но ты все же постарайся в оставшееся до его отъезда время выпотрошить из него как можно больше информации. И, пожалуйста, продолжай склонять его к невозвращению на родину. Тем более, что ты уже начал уговаривать его после ознакомительной встречи с ним.

Джон хотел не согласиться с начальником отдела по поводу склонения Топхэта к невозвращению в Советский Союз, но потом передумал. А Нолан тем временем продолжал:

— Если же Топхэт будет упрямиться, то, может быть, стоит еще раз попугать его, намекнув о том, что мы можем сдать его досье не в ЦРУ, а в советское посольство.

Джону это заявление пришлось не по душе, и он тут же возразил:

— Нет, мистер Нолан, это не сработает. Топхэт пойдет на все, чтобы вернуться на родину, где к тому времени уже будут находиться его супруга миссис Полякова и их дети. Документы на их выезд в СССР уже оформлены. Вся беда, конечно, в том, что Топхэт действительно не представляет своей жизни без семьи. Да и само понятие Родины для него, мне кажется, несмотря на предательство, не стало еще абстрактным понятием. И потому он и держится так крепко за нее…

— Вот и гадай после этого, доверять ему или нет? Подстава он или нет?

— Даю вам слово, мистер Нолан, я выясню это на следующей встрече и сделаю все, чтобы выкачать из него все, что необходимо нам.

Среда, 24 января 1962 года, Мэдисон-авеню

У Полякова была привычка совершать пешую прогулку до места работы в прохладные утренние часы с чувством свободы на душе. Но в этот зимний день, когда он направлялся на очередную явку с американцем, на душе у него было неприятно: установленный с Симоном Капланом оперативный контакт без санкции Центра продолжался всего три недели и доставил ему немало дополнительных хлопот. Через Каплана, съездившего по его заданию в Питсбург, он добыл образцы керамики, представлявшие интерес для отечественного авиапрома.

Направив в Центр информацию об этом, он сразу же запросил санкцию на установление контакта с Капланом в качестве кандидата на вербовку и надеялся извлечь из этого похвалу со стороны руководства. Однако из Москвы на имя резидента пришла шифровка с неожиданным ответом: «…У нас есть опасения, что Трент своими активными действиями перед возвращением в Аттику [15] мог привлечь внимание Хаты[16]. В связи с этим дальнейшие контакты с Капланом прекратить, новые ни с кем не устанавливать, а агентурную работу полностью свернуть.»

«Это хорошо еще, что в Центре заботятся о моей безопасности, — размышлял он при подходе к месту встречи. — А как же теперь поступить с Капланом? Неужели это была подстава Джона Мори с целью проверки меня на честность сотрудничества с ним? Так что же делать? Сообщать или не сообщать Джону об установлении контакта с Капланом? Нет, наверно, надо рассказать все как было. Кто знает, может ФБР уже проконтролировало поездку Каплана в Питсбург.»

Встреча с Мори началась с подробного рассказа об этом факте. Когда Топхэт закончил свое сообщение, Джон улыбнулся и сказал:

— Спасибо за информацию, но мне это уже известно.

— А от кого вам стало это известно? — зацепился Топхэт.

Мускулы на лице Джона напряглись, несколько секунд он смотрел на него молча, потом опять ехидно улыбнулся и глумливо осведомился:

— Неужели вы не догадываетесь?

— Догадываюсь, но хотел бы услышать это из ваших уст.

— Ну, конечно, от службы наружного наблюдения. У нас, как видите, нет от вас никаких тайн. А вы вот все еще продолжаете скрывать от нас свою агентуру.

Топхэт недоуменно пожал плечами:

— Кого вы имеете в виду?

— Я имею в виду тех ваших агентов, которые поныне действуют на территории Америки.

Топхэт хотел что-то ответить, но Джон, выставив вперед ладонь, остановил его, продолжая излагать свою мысль:

— Мое руководство после каждой нашей встречи задает всегда один и тот же вопрос: «Что вы получили сегодня?» Вот и я адресую вам этот вопрос: что могу я сегодня доложить шефу о действующих у нас советских агентах и нелегалах? Если вы назовете их сейчас, то ваш брильянт еще ярче заблистает в истории спецслужб Америки.

Джон внимательно смотрел на Топхэта, ожидая его ответной реакции.

Топхэт спокойно воспринял выжидательный взгляд седовласого хитреца из ФБР. Поляков в эту минуту думал о своем: его по-прежнему продолжало беспокоить известное всем легкое обращение американцев с полученной от своих помощников информацией. Это вызывало у него перед возвращением в Москву холодный, нервический страх за последствия ее использования. В который раз, оказавшись в сложной ситуации — идти против правды или говорить только правду, он не знал, что делать.

Джон уловил его