Вспоминая потом наши отношения со Стасом, я определенно могла сказать: лучшим временем были эти полгода. И первый год после свадьбы.

Новый год мы отмечали вдвоем у нас дома. Отец уехал в Сочи с очередной своей дамой, Тарас праздновал в институтской общаге, Люка — в семейном кругу. Разумеется, большую часть ночи мы провели в постели, только под куранты выбрались на кухню к телевизору. Голые и с бокалами шампанского.

Это не было предложением в буквальном смысле. Не «Тамара, выходи за меня замуж» или что-то в этом роде. Потом я даже не могла толком припомнить, как именно он сформулировал. Что-то вроде «мы ведь поженимся, да?»

Остался легкий привкус досады, но я сказала себе: это не настоящее предложение, а так… протокол о намерениях. Настоящее будет потом. Восемнадцать мне исполнилось в ноябре, Стасу — в начале декабря. Куда торопиться-то? Но получилось все очень неожиданно.

В январе отцу стукнуло шестьдесят. До встречи с нашей матерью он дважды был женат, и у нас имелся старший сводный брат, с которым мы даже ни разу не виделись. На момент нашего появления на свет отцу перевалило за сорок: с мамой у них была почти двадцатилетняя разница в возрасте.

Юбилей отмечали в ресторане гостиницы «Прибалтийская». Друзья, коллеги, родственники. Люка сразу после сессии уехала в санаторий, а Стас присутствовал в качестве моего… ну ладно, молодого человека. Все уже хорошо выпили и бурно веселились, когда очередь произносить тост дошла до меня. И дернуло же за язык…

Мы со Стасом собирались рассказать его бабушке и моему отцу о своих планах, но ждали подходящего момента. Почему-то мне вдруг показалось, что это и есть тот самый — подходящий. Выдав на-гора традиционные «поздравляю» и «желаю», я вдохнула поглубже и огорошила честную публику:

— А еще, пап, у нас со Стасом новость. Мы собираемся пожениться.

Стас традиционно покраснел. Отец — побагровел. Повисла тишина. Мертвая. Музыка в соседнем зале ее только подчеркивала.

— У вас что, особая причина, чтобы так торопиться? — взяв себя в руки, саркастически поинтересовался он.

— Нет, просто… — растерялась я. — Просто мы друг друга любим, и…

— Тогда что вам мешает просто трахаться в охотку? Или негде?

От возмущения сорвало стоп-кран. Никогда бы не подумала, что отец будет вот так позорить меня перед посторонними людьми!

— И это ты говоришь?! Ты, между прочим, три раза был женат, и все три неудачно.

— Именно поэтому и говорю, — парировал он. — Спасибо, дорогая дочь. Замечательный подарок к юбилею.

Потянув Стаса за рукав, я встала. И до последнего шага на пути к выходу ожидала, не скажет ли отец хоть что-то. Но нет. Не сказал.

— Пойдем к заливу? — предложил Стас, когда мы спустились с крыльца.

Мы вышли к кромке прибрежного льда и остановились. Я задрала голову, не пуская на волю злые слезы, глядя сквозь их зыбкую пелену на тонкий ноготок месяца. Мороз пощипывал нос и щеки.

— Что будем делать?

Я резко повернулась.

— Можем подать заявление в загс. Хоть завтра.

Стас обнял меня, провел пальцами по щеке, стирая прорвавшуюся слезинку.

— Не передумаешь?

— А ты?

— Я нет, — он покачал головой и поцеловал меня.

— Тогда и я нет. Только не думай, что это назло… ему. Хотя… может, немного и назло. Но это не главная причина.

— Я знаю… Я люблю тебя.

Мы стояли и целовались, пока у меня не треснула обветренная на морозе губа.

— Почувствуй себя вампиром, — усмехнулся Стас, слизнув с нее кровь.

Флешбэк-9

На следующий день у Стаса был выходной, а я прогуляла первую пару. С трудом наковыряв денег на пошлину, мы подали заявление. В обычный районный загс.

— Ну что, — спросил он на улице, — поставим общественность в известность? Или сдадимся им на растерзание уже женатыми?

— Твоя бабушка этого точно не заслужила. Так что… лучше поставим. Прямо сегодня.

Я поехала на занятия, а вечером мы встретились и отправились на экзекуцию. Начали с менее страшного варианта. С бабушки.

— Баб, ты присядь, — посоветовал Стас, когда мы зашли на кухню и остановились в дверях. — Знаешь, мы… в общем, мы с Томой подали заявление. В загс.

Вера Ивановна и правда кулем шлепнулась на стул и ошарашенно переводила взгляд туда-сюда, пока не задержала его на мне. С подозрением.

— Нет, — поспешила я успокоить. — Я не беременна.

— Тогда зачем?

Мы молчали.

— Хорошо, — она справилась с собой на удивление быстро. — Где вы намерены жить? И на какие шиши?

Вопрос был, конечно, интересный. Потому что жить нам действительно было негде и не на что. Стас в своем магазине получал гроши. В другие города группа с мрачным названием «Tyburn Tippet» ездила за свой счет, все заработанные на концертах деньги шли на билеты, гостиницы, не говоря уже о записи демо-роликов и прочих подобных расходах. Иногда уходили и в минус. Мне в клинике отец платил половину ставки медсестры, потому что я еще толком ничего не умела, больше мешала, чем помогала. Да и времени на эту работу могла выкроить совсем немного.

— Понятно, — вздохнула Вера Ивановна. — Допустим, жить вы можете здесь, если уж так приперло. Но обеспечивать себя будьте добры сами. Тамара, твой папа уже знает?

— Сейчас пойдем к нему, — умирая от стыда, пробормотала я.

— Ну… с богом.

Отец орал долго. Высказал все, что думает о безмозглых молокососах, у которых в трусах зудят женилки. Сначала я терпела, глотая злые слезы, потом стала огрызаться. Кончилось все грандиозной ссорой. В результате, собрав вещи, я в тот же вечер перебралась к Стасу.

— Понятно, — увидев меня с сумкой, Вера Ивановна покачала головой. — Ну что с вами делать… Добро пожаловать, Тамара. Теперь это твой дом.

Как ни было мне горько от произошедшего, та ночь все равно стала волшебной. Первая — вдвоем. Хотя и приходилось напоминать себе: бабушка за стеной. Что поделать, мы не могли позволить себе снять квартиру и даже комнату. Того, что зарабатывали, едва хватало на еду. Готовила на всех Вера Ивановна, но мы отдавали ей свою долю. И часть за коммуналку. Оставалось на проезд и на самое необходимое.

Если я о чем-то и жалела, так только о том, что сутки нельзя растянуть вдвое. К учебе и работе добавились домашние хлопоты: я помогала Вере Ивановне, как могла. Иногда даже удавалось выбраться на выступления группы Стаса.

Наверно, лишь в юности, причем на гребне любви, можно жить в таком напряжении всех сил и при этом чувствовать себя необыкновенно счастливой. Я летала, как птица. Правда, иногда засыпала на лету. Но никто не мог этого понять. Или не хотел?