— Вы так говорите, как будто он мой жених. Он просто знакомый, — объяснила я.

— Ну да, конечно, — согласилась она недоверчиво.

— Уж поверьте мне!

— Вам видней, — сказала Галина, явно мне не веря.

Уже уходя, я услышала ее ворчание: «Опять проходимца какого-то в дом привела! Что-то с ней неладное творится. Еще и страшный, как Квазимодо».

Оказывается, Галина начитанный человек! Даже Квазимодо знает. Но все же ее слова смутили меня. Действительно! Что я знаю о Федоре? То, что он рассказал, хоть и похоже на правду, может оказаться вымыслом. Может, Кэт вовсе не так страшна, как он ее описал? Хотя и психиатр говорил о ней то же самое. Он специалист, не должен ошибаться. Но, с другой стороны, это Влад и Федор настояли на экспертизе и рассказали доктору о невменяемости Кэт, тем самым сложив о ней определенное мнение. Мог ли доктор из-за этого предвзято отнестись к ней и поставить ошибочный диагноз? Вполне возможно. Может, это Федор убийца, а не она? Тем более я сама была свидетелем того, как он хотел убить Кэт. Может ли человек дойти до точки, когда будет готов преднамеренно убить другого человека? Как бы я поступила, если бы убили мою маму?

Я очень любила своих родителей. У нас с ними не было разногласий, недоверия, непонимания. Мне некогда было причинять им неприятности — даже в подростковом возрасте: я увлекалась живописью, а они одобряли мое занятие, верили в меня и бесконечно гордились. Когда я с нездоровым блеском в глазах рассказывала об очередной задуманной картине, они откладывали все свои дела и слушали с искренним интересом, только изредка просили: «Алиска, побереги себя, остынь, немного успокойся! А задумка гениальная! Твори, дочка!»

Я помню свою невысокую, худенькую мамочку с милыми кудряшками. Если бы кто-то намеренно убил ее, смогла бы я простить это чудовище?! Не уверена. Скорее всего, нет. Но вот убить не смогла бы точно! А если других способов не осталось? Все равно нет! А Федор и Влад смогли бы…Так что же это значит? Только то, что я не была на их месте и не могу судить их, не зная их степени отчаяния. А вот Кэт успела мне насолить и поступила со мной очень подло, что подтверждает слова Федора. Поэтому не берусь никого клеймить. Поищем Кэт! А там, может, удастся разобраться и в мотивах ее поступков. Коку обязательно нужно предупредить. Хочет быть с ней — пусть будет. Но только пусть знает, чем это может для него обернуться. И лишь после нашего с ним развода.

— Федор, думаю, сегодня поздно начинать поиски, — сказала я ему, когда он вернулся.

— Согласен! Начнем завтра с утра. Мне уехать? — спросил он.

Я еще раз внимательно всмотрелась в его лицо. Ничего подозрительного в нем не увидела. Он честно смотрел прямо мне в глаза. Взгляд его был спокойным и добрым. Неожиданно в моем сердце что-то дрогнуло. Я ощутила легкий приступ удушья и головокружение и поспешила отвести глаза. Что это?! Странные, непонятные, до сих пор неизведанные ощущения. Он что, мне нравится?! Первый встречный?! Это невозможно! Все, я падшая и легкомысленная женщина! Кошмар!

Федор продолжал выжидающе смотреть на меня. Нужно было что-то отвечать, так как пауза затянулась:

— Нет, — хрипло ответила я, — оставайтесь! Дом большой, думаю, с вами мне будет не так страшно.

— Мы ведь на «ты», — напомнил Федор.

— Да, забыла, — я отвернулась.

Мне срочно нужно чем-то заняться, чтобы отвлечься. Сейчас явно не до живописи. Дома тоже дел никаких — Галина постаралась. Нужно убраться в мастерской. Точно! Там такой хаос, что это отвлечет меня от любых посторонних мыслей.

— Галина покажет вашу, то есть твою комнату. Располагайся! Хочешь, прими душ. Мне нужно убраться в мастерской.

— Спасибо. Давай я помогу тебе, — предложил он.

— Нет, нет. Я сама. Там все непросто.

— Тем более.

— Нет, я сама!

— Как хочешь.

Потрясенная, я ушла во флигель. Сегодня я все же смогла разложить все по полочкам: разобрала наброски и сложила их в папки, отсортировала тюбики с красками, выбросив использованные и засохшие, наточила карандаши, аккуратно разложила пастель и угли по разным коробкам, расставила подрамники, а сломанные выставила за дверь мастерской. Потом, может быть, впервые за год хорошенько вымыла пол и вытерла пыль. Моя мастерская стала стерильной, как кабинет врача. «Этого порядка еще на пару лет хватит», — подумала я. Только кто теперь мне будет подавать краски во время «приступа»? Как я буду обходиться без Коки? Смогу ли я без него обходиться? Пока не могу ответить на этот вопрос. Я ощущаю потерю, но не испытываю горя от этого. Так примерно было, когда убежала моя собака. Мне было тяжело вновь остаться одной, но в то же время я понимала, что это ее выбор, и что ей на воле будет лучше. Только вот Коку могут ждать неприятности от Кэт, и я беспокоюсь в основном об этом. Нехорошо, конечно, относиться к мужу, как к собаке, но меня добровольно бросали только эти двое, поэтому и возникают такие ассоциации.

Уборка отвлекла меня от мыслей о Федоре. Я, довольная результатом, вышла из флигеля и нос к носу столкнулась с ним. Он чинил мои подрамники. При этом он был без рубашки, с голым торсом. Мое сердце подпрыгнуло, а потом упало. В животе разлилось тепло. Я онемела от этих ощущений. Мамочка, что это?! Впервые я испытала подобное в присутствии мужчины. Но ведь я не шестнадцатилетняя девочка и, между прочим, была четыре года замужем. И у нас с мужем даже был секс. Но нынешние ощущения были круче секса. Я нокаутирована, но как мне от этого хорошо! Скорее всего, в психбольнице меня чем-то напичкали, и теперь я начала острее воспринимать мир. Значит, это скоро пройдет. А жаль — мне понравилось! Пока лекарство действует, буду наслаждаться.

— Алиса, куда мне их потом поставить? — спросил Федор, указывая на подрамники.

— Можешь оставить здесь. Я сама отнесу.

— Вот еще, — возмутился он, — покажи, куда поставить, я отнесу.

— Пойдем! — позвала я.

Мы вошли в мастерскую. Федор оглядывался по сторонам. Я отошла от него подальше, и тут со стеллажа мне на голову что-то полетело. Я прикрыла голову руками и сжалась, ожидая удара. Но ничего не произошло. Я открыла глаза. Рядом со мной стоял Федор, его голая мускулистая грудь находилась у меня прямо перед глазами. На поднятых руках он держал огромный холст, который собирался упасть на меня с полки. Мы были неприлично близко друг к другу. У меня вновь закружилась голова.

— Осторожно, Алиса, — тихо сказал он. Его дыхание было чистым и теплым, и я совсем улетела.

— Хорошо, — прошептала я. Потом не выдержала и поцеловала его в изуродованную половинку лица.

— Алиса, — выдохнул он. Его губы нашли мои и меня прошил электрический разряд. Никогда меня так никто не целовал.

— Алиса Павловна, — услышали мы голос Галины.

Федор отошел от меня. В руках он все еще держал холст. Галина оценила обстановку. — Ладно, я потом, — сказала она и вышла. Ее приход отрезвил нас.