— Что-то не так пошло?

Об этом догадаться было несложно. Я взял у него пластиковый пакет, чтобы топор принести. Вернулся с пустыми руками.

— Пошло гораздо серьезнее, чем мы думали.

Я разулся, прошел в комнату и сел в привычное кресло у журнального столика. Виктор Федорович занял свое обычное место.

— Докладывай!

Одно это слово и тон, которым оно было произнесено, уже напомнило мне об армейских годах и о том, что общаюсь я с бывшим комбатом. Правда, он в бытность свою не моим батальоном командовал и вообще служил в другой бригаде, тем не менее его служба была близка моей по внутреннему духу и содержанию. И потому мы с подполковником хорошо друг друга понимали. И даже ощущали, если быть точнее, как, бывает, ощущаешь, даже не зная его по имени, фамилии и званию, командира, чье подразделение ведет бой рядом с тобой. Ты знаешь, для чего он предпринимает то или иное действие, и стараешься поддержать его. И получаешь точно такое же понимание взамен. Без этого не может быть успеха на войне.

Но, находясь в казармах или даже в районе активных боевых действий, думаю, ни я, ни подполковник Скоморохов и предположить не могли, что наша война распространяется и на мирное время, от войны далекое. Только здесь она протекает не так, здесь она имеет свои правила и особенности, а противник называется, в зависимости от ситуации, криминалом или просто коррупцией, и никто в гражданском обществе не может пройти мимо этих явлений, с которыми, по большому счету, каждый должен бороться и воевать, иначе их не победить. Но действия здесь, на этом боевом участке, более изощренные и непредсказуемые, чем на настоящей открытой войне.

Слово Виктора Федоровича само по себе было емким и требовательным, возвращающим меня во времена, когда я старался говорить предельно коротко и конкретно, как того требовала обстановка. И сейчас я начал докладывать точно так же, по-армейски. И Скоморохова это устраивало, наверное, больше, чем чтение пространного протокола осмотра места происшествия. Мне в последние месяцы довелось много таких протоколов прочитать, и я удивлялся — сколько литературных талантов в ментовке пропадает.

Мне как-то рассказывал знакомый переводчик с арабского языка, что такое хваленая восточная поэзия. Там, где русский человек скажет, к примеру, «стол», арабы скажут «нечто на четырех ногах». Точно в таком стиле писались и полицейские протоколы. Порой в многословии даже смысл терялся. Мы же с отставным подполковником были приверженцами кратких изложений и экономии слов в докладах. Главное, чтобы все было понятно. Виктор Федорович все понял правильно. И сказал только:

— Значит, он на полшага нас опережает. Единственное, что меня радует, что мы смогли под ход его мыслей подстроиться. Топор просчитали. Значит, теперь мы его поймаем. Это гарантированно.

Меня же обрадовало еще и другое. Скоморохов говорил «мы», то есть почти официально признавал, что вместе со мной вступил в расследование, значит, берет на себя ответственность за часть действий. Вообще-то, если по большому счету судить, это могло привести и к осложнениям. Скоморохов — подполковник, вчерашний комбат. Я — капитан, вчерашний командир роты, которым другой комбат командовал, тоже подполковник. Очень велика вероятность того, что по инерции предыдущей службы Виктор Федорович может начать мною командовать. По крайней мере, может пожелать так действовать. А я уже привык к гражданской жизни настолько, что считал себя человеком достаточно опытным в житейских делах. И, возможно, был уже более опытен, чем Скоморохов, в понимании принципов действий криминалитета. И готов был свое мнение отстаивать даже перед старшим по званию и по возрасту человеком. И хотелось надеяться, что собственное мое мнение не станет причиной конфликта между нами.

— Предложения! — так же коротко потребовал Скоморохов.

— Жду звонка с адресом. Надо ехать.

— На моем мотоцикле, — решил подполковник, не спрашивая моего согласия.

Но мне на такое решение и возразить было нечего, поскольку моя машина была в ремонте, да и задержать меня могли на каком-нибудь посту ГИБДД. Хотя отношения с инспекторами у меня сложились вроде бы неплохие, они не смогут не выполнить приказ, если таковой поступит.

А если я поеду пассажиром? Даже если нас остановят, беседовать с любым инспектором будет тот, кто транспортным средством управляет. То есть Виктор Федорович. Я же во время проверки смогу только ноги размять, но шлем снимать не буду и останусь неузнанным. А приказа на задержание мотоцикла отдано быть не может, потому что никто не знает о моем сотрудничестве с отставным подполковником-мотоциклистом.

Я, демонстрируя свои намерения, положил на журнальный столик свой смартфон. Виктор Федорович сходил в соседнюю комнату и вернулся оттуда с двумя мотоциклетными шлемами в руках. Один отдал мне, чтобы я подогнал ремни подшлемника по своей голове. Оба шлема обладали затонированными защитными стеклами. Если при остановке на посту ГИБДД я стекло на шлеме поднимать не буду, меня не узнает даже знакомый инспектор.

Сам Скоморохов снова ушел в соседнюю комнату и вернулся через три минуты, переодетый в кожаный мотоциклетный костюм с толстыми выступающими защитными протекторами на коленях, локтях и на спине, в области позвоночника. Такой защитной амуницией, как я думал, пользуются только мотогонщики и юнцы-мотоциклисты, гоняющие по дорогам с самодельными прямоточными глушителями, будоражащие жителей города треском своих двигателей. Оказалось, не только они.

Я не знал, какой мотоцикл у подполковника. Но, судя по его амуниции, должно быть что-то серьезное. На каком-нибудь слабосильном китайском двухколесном транспортном средстве человек в такой экипировке будет смотреться смешно. Я знал, что Виктор Федорович любитель рыбалки и на рыбалку на мотоцикле ездит. Значит, это должен быть и не дорожный мотоцикл, какими пользуются байкеры. А что-то более внедорожное. Что-то типа эндуро[8]. И я оказался прав.

— У вас какой мотоцикл, товарищ подполковник?

— «BMW R 1200 GS Adventure». Эндуро. Ни одной машине не уступит. Сто двадцать пять лошадей. Скорость в паспорте обозначена — больше двухсот. Я, честно скажу, и до двухсот не разгонялся. На наших дорогах это более рискованно, чем прогулка в дагестанских горах в ментовской форме. Но мы доедем быстро.

— Главное, не заблудиться. В случае чего, у меня на трубке навигатор есть.

— У меня на мотоцикле навигатор стоит. Главное, чтобы адрес точный сказали.

— Городской уголовный розыск добывает…