Дверь распахнулась широко и гостеприимно.

— О! Какой гость! Заходи, Тимофей Сергеич, заходи.

— Я не слишком поздно? Не побеспокою?

— Я один. Агния к младшему сыну уехала. А меня побеспокоить в принципе трудно. Заходи, разоблачайся, я пока чай поставлю.

Подполковник дал мне возможность неторопливо разуться, поставить рюкзак под вешалку и только после этого сам вернулся в прихожую.

— Ты по делу или просто решил навестить старика?

— Навестить по делу… — расплывчато ответил я, мысленно не соглашаясь, что передо мной старик.

В самом деле, в свои сорок восемь лет многократно раненный подполковник не потерял еще боевую форму, держался молодцом и мог бы дать фору не только ровесникам, но и более молодым мужчинам, и даже спортсменам. Бывшим, естественно, спортсменам, потому что в сорок восемь лет спортсмены действующие бывают разве что в домино и в шахматах, где физические нагрузки, как правило, считаются непозволительной роскошью и пустой тратой времени.

— Усталым выглядишь. Наверное, на работе трудный кроссворд попался?

— У меня вся работа из кроссвордов и ребусов складывается. Плохо только, что сам частью кроссворда становлюсь. Как сегодня…

— Понял… Садись на привычное свое место, рассказывай.

Кресло у журнального столика уже неофициально было объявлено моим еще раньше. Как я сел в него во время первого знакомства, так всегда туда и сажусь. Может быть, и другие гости этой небольшой квартиры садились в него, не знаю, но я в этом кресле чувствовал себя уютно, словно давно уже его «пригрел».

Виктор Федорович принес чай и чашки с сахарницей на деревянном подносе, как раньше его приносила Агния Николаевна. Только она обычно угощала еще и печеньем своего собственного приготовления. У отставного подполковника печенья не было. Руки, привыкшие держать оружие, не были приспособлены к тому, чтобы лепить печенье.

— Рассказывай по порядку. Может, чем и помогу. Или посоветую что-нибудь…

Я начал рассказывать с событий, которые меня еще не коснулись. С убийства беременной жены старшего лейтенанта Юровских и дальше — вплоть до того момента, как оставил пистолеты-пулеметы СОБРа в квартире капитана Сани, а сам отправился к подполковнику Скоморохову.

Больше всего Виктора Федоровича заинтересовали данные, добытые подполковником Котовым. Он даже несколько раз переспросил меня об отдельных событиях. А когда я закончил, Скоморохов выпрямился в кресле и дал свой прогноз:

— Я в таких случаях пытаюсь поставить себя на место преступника и думаю, что сделал бы я на его месте, чтобы добиться результата. То есть пытаюсь мыслить категориями преступника, который ни перед чем не остановится. Ты так не пробовал?

— Пробовал. Но это не всегда помогает. Чаще бывают промашки. Наверное, потому, что я внутренне не преступник.

— Это потому, что ты пытаешься думать своими мыслями и опираешься на свои принципы. А преступники думают иначе. У них вообще нет других принципов, кроме личной выгоды. И за это они готовы убивать. И убивают. Мы не знаем, почему были убиты две женщины. Особенно сложно обосновать первое убийство. Но со вторым может возникнуть версия. Второе убийство может быть организовано специально, чтобы тебя подставить. Отсюда вытекает и все остальное.

— Что вытекает, товарищ подполковник? — не понял я.

— Ты опять не сумел поставить себя на место преступника, не сумел с его мыслями отождествиться. Но не надейся, что он на полдороге остановится. Не для этого он начинал. Незавершение в данном случае становится угрозой уже его безопасности. Вдруг ты сумеешь докопаться, тогда дело будет выглядеть иначе. Тогда его действия понятны…

— Видимо, не дано мне так думать. Подскажите, если у вас получается. Что он предпримет?

— У тебя дома топор есть?

— Есть. Плотницкий. Небольшой. Скорее, топорик, чем топор.

— Если твой противник умеет думать, то топорика у тебя уже нет. Он его выкрал.

— Для следующего убийства?

— Да.

— А следующее убийство… Жертва следующего убийства, — я начал понимать, — та женщина, что якобы меня опознала. Это логичный ход. Если по моей просьбе наводились справки об этой женщине… Если я имею основания опасаться, что она может меня опознать… Да, Виктор Федорович, согласен. Это ловкий ход. Я сейчас сбегаю домой за своим топориком…

— Сбегай, — согласился подполковник. — Потом вместе попытаемся отыскать ту женщину и спасти ее. Твой топорик — это только маленькая деталь. Там твои отпечатки пальцев. Но, не получив в руки твой топорик, убийца не остановится и будет действовать другим топором. Любым из магазина… Поспеши. У нас времени мало.

Я попросил только пластиковый пакет, в который можно было бы спрятать топорик, чтобы не бегать с ним по улице. Не захотел рюкзак с собой тащить. Пакет нашелся сразу. Обыкновенный мусорный. Но меня и он устраивал.

Выйдя из подъезда, я обогнул дом, как огибал его некоторое время назад, когда расстался с Наилем после предупреждения о засаде в квартире. И хотел было точно так же пройти домой под окнами первых этажей, но издали увидел, что у моего подъезда стоят две полицейские машины и машина «Скорой помощи», и там же толпится народ.

Разобрать что-то более отчетливо в вечерней темноте было сложно. Фонарей у нас во дворе сроду не водилось. Освещение шло только от окон дома. А это не освещение сторожевыми прожекторами. Хорошо еще, что я сразу под окна первых этажей не свернул. Оттуда за газонными кустами и деревьями мне вообще ничего не было бы видно. В одном я был уверен твердо — там, у подъезда, видимо, а не в подъезде и не в самой квартире, иначе здесь не толпилось бы столько людей, произошло нечто, что непременно связано со мной. Просто так уйти и не попытаться хоть что-то прояснить показалось мне совершенно неправильным. Ведь там могли и бойцов СОБРа, скованных наручниками, добить, хотя это маловероятно. Времени прошло уже достаточно, и капитану Сане о таком происшествии уже сообщили бы по телефону еще в то время, когда я был у нее. А что там еще могло случиться?

Мне необходимо было это узнать.

Я вернулся назад, повернул за угол и обошел дом с другой стороны, через кусты, разделяющие дом и забор детского садика. По другую сторону дома ничего подозрительного видно не было. В торце дома находилось мое окно, а в тридцати метрах от окна располагались контейнеры для мусора, проще говоря, помойка.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я вытащил из кармана пакет, набил его до половины сломанными ветками и листьями из попавшейся по пути кучи и направился к углу дома. Никто не обратит внимания на человека, который пошел выносить мусор, увидел полицейские машины, толпу и решил удовлетворить свое любопытство, глянуть, что там произошло. И такой человек обязательно подойдет прямо с мусорным пакетом. Любопытство всегда бывает сильнее, чем стремление сделать какое-то дело. Тем более дело не первой важности, которое может и потерпеть.