Я подавил искушение сказать «дело касается врачебной тайны» и вместо этого проговорил: «Мне прислали результат одного анализа. Несколько недель назад ваша дочь приходила ко мне на прием. Ничего серьезного, но хорошо бы ей со мной связаться. Я звонил ей на мобильный, увы, безуспешно».

«Да уж. Юдит предупредила меня по телефону, что забыла мобильный дома. Я сейчас на кухне. И отлично его вижу».

Назавтра с утра пораньше позвонила Юдит. Я только-только начал прием. Первый пациент как раз устроился в кресле напротив меня. Мужчина с жидкими седыми волосами и сеткой лопнувших сосудиков на лице, страдавший нарушениями эрекции.

— Долго разговаривать не могу, — сказала Юдит. — Что случилось?

— Где именно в Америке вы находитесь? — спросил я, глядя в лицо пациента. Оно походило на пустырь, где уже никогда ничего не построят.

— Мы в Калифорнии. В Санта-Барбаре. Здесь первый час ночи. Ралф в ванной. Я звонила маме. Она недоумевает. Хоть и старая, но сразу вспомнила, что мой домашний врач — женщина. Пришлось на ходу придумывать, что я заходила к тебе для второй консультации. Но она только сильнее встревожилась.

Я представил себе Ралфа Мейера в ванной. Его крупное тело без одежды. Струи воды из душа. Капли, брызгами отскакивающие от его плеч, от груди, от живота, навесом прикрывающего гениталии. Попробовал вспомнить Ралфов живот, который видел во время первого визита, когда попросил его раздеться. Спросил себя, видит ли он что-нибудь, глядя вниз, или живот все заслоняет.

— Я тоже не могу говорить долго. Просто хотел узнать, как у вас дела. И когда вы вернетесь.

При этих словах я смотрел прямо на пациента с нарушениями эрекции. Против таких нарушений помогают таблетки. Но вообще это лукавство. От таблеток встает в любом случае, хоть перед больной лошадью, хоть перед пустой мусорной корзиной, хоть перед витриной канцелярского магазина. Будь я женщиной, мне, по крайней мере, не хотелось бы знать о приеме вспомогательных средств.

— Не знаю, — сказала Юдит. — Ралфу предстоит еще несколько кинопроб. Будет здорово, если все получится. Сериал задуман весьма большой. Для кабельного канала «Хоум бокс оффис», который выпускал «Клан Сопрано». И «Прослушку». Планируют тринадцать серий. Дело происходит в Древнем Риме во времена императора Августа. Ралф пробуется на главную роль. На роль императора.

— Я получил твой мейл. С адресом вашей дачи.

— Марк, мне пора заканчивать. Возможно, мы поедем туда уже в первых числах июля. Возможно, прилетим самолетом прямо отсюда. А мама с мальчиками подъедут позже. Когда начнутся школьные каникулы.

Я хотел немного поговорить о другом. Обронить недвусмысленный намек. Пофлиртовать. Сказать что-нибудь, что сразу напомнит Юдит, какой я веселый. Но присутствие дохлой мыши в кресле напротив вынуждало меня к ничего не говорящим общим фразам.

— Мы будем поблизости. В смысле все же поедем в те края. Замечательно, если мы…

— Пока, Марк.

Секунд пять я сидел, держа трубку возле уха. Трубку, в которой слышались не короткие гудки, а только шум. Думал я о предстоящем дне. Казалось, и этот день тоже наполнялся шумом.

— Будьте добры, пройдите в процедурную и спустите брюки, — наконец сказал я пациенту и положил трубку. — Я сейчас подойду.

«Зеленый» кемпинг превзошел мои самые смелые ожидания. Надо сказать, располагался он на красивой тенистой лужайке в сосновом лесу. Вдали, за деревьями, узкой полоской синело море. Но пахло здесь странно. Больными животными. Каролина несколько раз глубоко втянула носом воздух. На лицах Юлии и Лизы отразилось сомнение. Мы пока стояли у въезда, возле шлагбаума. Вполне могли развернуться и уехать. Сам шлагбаум представлял собой простую некрашеную жердину. Притом кривоватую, природную, так сказать. Рядом со шлагбаумом — домишко, видимо будка сторожа. Мы вылезли из машины и в нерешительности прислонились к капоту. Я, конечно, знал, что, учитывая местоположение дачного дома, этот кемпинг самый удобный, однако и то, что способен выдержать человек, имеет пределы. Запах больных животных успел разбудить во мне глухую ярость. Порой у меня в кабинете тоже так пахло. От пациентов, которые уступали природе, как они говорили. От пациентов, которые отказываются удалять волосы в тех местах, где им расти не положено, предпочитают мыться водой из колодца или из бочки и «принципиально» не пользуются в целях личной гигиены химическими и косметическими продуктами. Если тут вообще можно говорить о гигиене. Изо всех отверстий и пор у них шел запах стоячей воды. Воды в засоренном кровельном желобе, где полно земли и опавших листьев. Когда они раздевались, вонь крепчала. Будто снимали крышку с кастрюльки. С забытой кастрюльки в глубине холодильника. Я врач. Я давал клятву. Лечу всех без исключения. Но никто и ничто не вызывало у меня такой ярости и отвращения, как экологичная вонь так называемых «детей природы».

— Ну, как вы считаете? — спросил я у своего семейства. — Неподалеку есть и другие кемпинги.

— Не знаю… — сказала Каролина.

Юлия пожала плечами. Лиза поинтересовалась, есть ли тут бассейн. Я уже собирался отрицательно ответить на вопрос, когда из сторожки вышел мужчина. Бросив взгляд на номерной знак нашей машины, он устремился к нам, протягивая руку.

— Здравствуйте! — воскликнул он на чистейшем нидерландском и, прежде чем Каролина успела отдернуть свою руку, крепко стиснул ее пальцы.

Нидерландец! Нидерландцы за границей. Нидерландцы, которые поднимают за границей то или иное дело. Перестраивают развалюху в гостиницу либо пансион, открывают блинную на самом красивом пляже побережья, оборудуют кемпинг на незанятом участке леса. Я никак не мог отделаться от впечатления, что эти нидерландцы что-то отнимают у местных. Что-то, чем те могут заняться сами. Впрочем, большинство приезжих долго не выдерживает. Местные относятся к ним пренебрежительно или попросту выживают. Черепицу для пансиона доставляют с опозданием, лицензия на площадку для мини-гольфа пропадает на почте, вытяжка в блинной не отвечает местным нормам безопасности. Нидерландские предприниматели причитают по поводу непонятных махинаций зарубежной бюрократии. «Ну что им нужно? — вопрошают они вслух. — Этой развалюхой никто не интересовался. В этом вот лесу ничегошеньки не было. На этот пляж вообще никто не ходил. Мы приходим на подмогу. Мы, нидерландцы, любим засучить рукава. Так почему же нам ставят палки в колеса? Они тут предпочитают лениться, а не уставать». Два-три года они проклинают и бранят аборигенов, иностранцев и вообще их лень, а потом собирают манатки и не солоно хлебавши возвращаются домой.

В свой черед пожимая протянутую руку управляющего, я попытался прочесть по его лицу, на каком он этапе. Тут как со зловредной болезнью. Сперва есть надежда. Потом возникает протест. И совсем уж в конце — покорность.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Рукопожатие его было нарочито энергичным, и он явно изо всех сил старался смотреть на меня как можно более открыто и бодро, однако я подметил в его глазах следы хронического недосыпа. Красные сосудики на белках, несомненный результат бессонных ночных раздумий о долгах и о недоставленных или доставленных с опозданием заказах. Я дал ему максимум еще год. К следующему лету он избавится от домашней скотины и уедет в Нидерланды.