Тогда она приступала к выполнению следующего шага. Это был громкий вздох, который как бы говорил: «Не могу поверить, что я должна делать все это, в то время как я точно знаю, что ты меня слышишь; ты просто слишком ленив, чтобы подняться с постели и помочь мне». Дженни мастерски выполняла этот вздох: она испускала его именно в тот момент, когда знала, что я должен его слышать. Это тот момент, когда я должен был начать свое запатентованное обещаюсделатьновсеещестоюв-двухшагах. Я делал один шаг вперед — действительно вставал с постели и направлялся в душ, — а затем следовали два шага назад: пролистывание спортивных изданий с возвращением в постель.

Наконец, Дженни переходила к великому финалу: неприкрытому нытью с вкраплениями сарказма. «Как насчет того чтобы немного помочь с детьми этим утром? Кажется, ты сейчас не очень занят». Обычно это заставляло меня поднять зад с кровати — но какой ценой!

Каждое воскресенье мы приходили в церковь поздно, злясь друг на друга. Хуже всего то, что, чем чаще мы исполняли этот танец, тем лучше это делали. Потому что эти танцы, эти паттерны, поддерживают сами себя.

В них примечательно не только то, что они проигрываются в противоречии с тем, как мы хотели бы действовать. Иногда они идут вразрез даже с тем, как мы обычно поступаем. Я, к примеру, определенно не был типично ленивым мужем. Ведь в другие дни недели, каждый день, я первым вставал с постели. Мог проснуться в пять часов утра, чтобы немного позаниматься перед уроками. Я трудился на двух работах с неполным графиком и честно справлялся со своей долей ночных кормлений и смены подгузников.

Правда также и то, что Дженни не была стереотипно ворчливой женой. Она вовсе не собиралась изводить меня или вести счет домашних обязанностей. В большинстве дней она лидировала в этом состязании. Но по какой-то причине танец каждого воскресного утра был одинаков: Ленивый Хэл и Ворчливая Дженни, ловко выполняющие одинаковые шаги, которые всегда утомляли и делали обиженными друг на друга. В то время ни один из нас не имел полного представления об этом процессе, но, как практикующий семейный терапевт, я знал, что происходит что-то не то.

В это самое время, в период моей учебы, я многое узнал о том, как работают отношения, и постоянно делился этой информацией с женой. Это было даже тогда, когда я начал формулировать принципы философии БезКрика — сила сосредоточения на самих себе, успокаивание себя, собственный рост для блага всех окружающих. Таким образом, я должен был знать лучше, да? Я должен был понять, что происходит, когда мы исполняем эти воскресные танцевальные па, прекратить жаловаться на ворчание Дженни и прийти к позитивным изменениям, верно? Верно. Но я этого не сделал.

В отличие от Дженни.

По иронии, оказалось, что в то время, как я начал говорить о своей новой философии, Дженни стала слышать, о чем шла речь. Благодаря долгим ночным беседам о функционировании семьи она постигла фундаментальную истину. Она принимала активное участие в создании всего этого беспорядка, и это должно было означать, что у нее есть потенциал что-нибудь сделать с этим. Если все эти теории, о которых я трещал направо и налево, были верны, тогда все, что она должна была сделать для изменения типичного воскресного танца, — это… Просто. Прекратить. Танцевать. И затем выполнить другое танцевальное движение.

Встаньте на весы. Теперь, прежде чем Дженни решилась бы на новое действие, новое движение в танце, она должна была открыть несколько вещей в себе. Во время выдерживания паузы ей нужно было прервать процесс своей непроизвольной реактивности. Это предоставляло возможность пойти на балкон и более объективно взглянуть на вещи. Оттуда она могла видеть проблему не как отражение недостатков Хэла, а как предсказуемый шаблон поведения двух участников. Это новое видение нас и себя потребовало главного вопроса: почему? Почему она оказалась пойманной этим паттерном? Почему продолжала играть свою роль, даже понимая, что на самом деле это лишь подливает масла в огонь и усугубляет ситуацию?

Все мы спрашиваем: почему? К счастью. Вопрос «почему» является почвой для всех идей и открытий. Но вот ключевой принцип. Когда мы задаем вопрос «почему» капризно, бесцельно, это никого не ведет вперед.

Чтобы совершить любое открытие и наслаждаться его законными плодами, мы должны продвигаться организованно и вдумчиво.

Вот почему я называю этот этап формулы умением «встать на весы». Это не карнавальная игра вроде «угадай вес»; это попытка исследовать себя критично, дотошно и проницательно. Чтобы наши брачные паттерны научили чему-то нас самих, чтобы сделать наши танцевальные движения отражением истинных «Я», мы должны взглянуть на себя настолько проницательным взором, насколько возможно.

Не всегда хочется делать это. Не так уж приятно вставать на весы и узнавать свой точный вес. Часто это болезненнее занятие, которое выдает правду не только о нас самих, но и о том, насколько далека эта правда от того, о чем мы привыкли думать. «Я полагала, что стала весить меньше, но на самом деле на прошлой неделе набрала вес». Мой собственный недавний опыт был связан с запечатлением на камеру моего замаха во время игры в гольф. Затем я играл бок о бок с профессиональным игроком. Я полагал, что у меня получалось весьма неплохо. На самом деле разница была просто уничижительной.

Эти болезненные занятия открывают нам болезненные истины, но, как бы то ни было, они остаются истинами.

Итак, необходимо задавать себе два конкретных вопроса для наиболее подробного выяснения наших ролей в паттернах, которые считаем проблемными. Эти вопросы встали и перед Дженни, когда она разбиралась в паттерне нашего воскресного утра.

Во-первых, почему именно этот паттерн имеет столь большое значение?

У Дженни не было особого повода так беспокоиться; тогда отчего же ее столь беспокоил этот конкретный паттерн? Что так раздражало в этом танце воскресного утра? В нашем браке были и другие серьезные проблемы, которые давали больше поводов для беспокойства. Почему же столько значения придавалось именно этому?

Это полезный вопрос. Полезный, потому что, надо признать, одни вещи беспокоят нас гораздо больше, чем другие. И некоторые ситуации, которые буквально выводят из себя, кажется, совсем не волнуют наших супругов. И наоборот. В этом случае легко перенести фокус внимания на супруга/супругу. «Как я могу заставить ее заботиться о наших финансах как следует?» Что, конечно же, означает: «Как мне следует». Однако мы сосредотачиваемся на других до того, как начинаем следовать формуле. Когда же достигаем спокойствия и зрелости, когда видим себя в качестве активных участников паттернов, на которые жалуемся, — тогда лишь задаемся более продуктивным вопросом: что в этом паттерне/проблеме меня так беспокоит? Почему он имеет такое значение, что я позволяю ему сводить меня с ума?

Ответ на этот вопрос не всегда прост. Это может иметь какое-то отношение к нерешенным проблемам детства. К примеру, Дженни, возможно, проецировала на мои действия некий шаблон «безответственного отца». Ответ может быть в чем-то невысказанном и, возможно, нереализованном. Дженни могла, например, испытывать глубинный страх одиночества, изоляции и поэтому воспринимала мои «ленивые воскресенья» как признак воплощения в жизнь своих самых сильных опасений. Словом, ответ может скрываться во многом.