Подумав так, он понял, как далеко занесло его от тех прежних, пусть хоть и нелегких, но не чреватых опасностью забот. Сейчас он молил бога о том, чтобы поскорее все это кончилось, чтобы опять он мог ездить мирно, останавливаться в селах искать сынишку. Теперь ему хотелось, чтобы сынишка оказался подальше от этих мест, где назревают, а кое-где уже идут бои. Пусть подальше, пусть милует его бог!

Бегунец не хрустел сеном, а стоял затихнув; Хемет потрепал коня по загривку, стряхнул с него снег и медленно двинулся прочь. Но, выйдя из-за стены, он лицом к лицу столкнулся с Каромцевым.

— А-а, — сказал Каромцев. Он проверял посты и, услышав шевеление у коней, завернул к стоянке. — Не спится?

— Не спится, — ответил Хемет, отступая за стену, и Каромцев тоже зашел в укрытие. — Куда дели  т о г о  человека, комиссар? — спросил Хемет.

— Он в губернской тюрьме, — ответил Каромцев тихим, не пресекающим дальнейшие расспросы голосом. — Ты не жалей о нем, — сказал он.

— Я не жалею, — хмуро ответил Хемет.

— Вот ты спросил в тот раз: что он сделал вам плохого? А теперь можно мне спросить: что он тебе сделал?

— У меня с ним свои счеты. Вот и все.

— На его совести десятки жизней, Хемет. Вот потому-то мы ловим дезертиров, потому-то и воюем, чтобы не было ни убийств, ни разбоя.

— Я понимаю, — сказал Хемет.

Они долго молчали, вслушиваясь в шебуршание метели за стеной, вздохи лошадей, приглушенные голоса часовых. Затем Каромцев заговорил:

— Скажи мне, Хемет, ты всех возчиков наших знаешь?

— Городских всех знаю.

— Бойцов своих — каждого я знаю. Кто на что способен, про родителей их знаю, про жизнь их знаю. А из возчиков только тебя. Хотел бы я знать, как тебя, с десяток хотя бы возчиков.

— Зачем? — спросил Хемет.

— Очень хотел бы!..

— Ахматша хороший человек, — сказал Хемет, — Порфирий, Зайнулла, много мы с ними ездили. Верные люди. И кони у них хорошие.

— Кони? — задумчиво повторил Каромцев. — Что ж, кони, кони…

Если бы Хемет не показался ему таким хмурым и скрытным, Каромцев, может быть, и рассказал бы ему о своем плане захвата мятежного села. Посреди ночи он намерен был с грохотом, санным визгом и выстрелами пустить с десяток возов в село — и чтобы лошади были самые быстрые, во главе самый быстрый конь и верный, беспрекословно подчиняющийся приказу возчик. Свой план он мог осуществить и не говоря ничего Хемету, но ему очень хотелось сказать, чтобы тот знал, на что идет. И в то же время он побаивался колебаний лошадника — как-никак Каромцев не мог ему приказывать, как своим бойцам.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Идем отдыхать.

Когда Каромцев ушел к себе, Хемет долго еще стоял посредине снежного кружения. В темноте метелицы, уже замирающей, опадающей, мерещился ему новый день, и он был тревожен, опасен, не пулями, нет, — он мог потребовать от Хемета чего-то другого в отличие от того, что он делал всегда. Чего — он не знал, но чувствовал  э т о, и было ему тревожно…

С утра до полудня бойцы проверяли оружие, считали патроны, которых сильно поубавилось за эти дни, возчики чинили сбрую, осматривали дровни. Каромцев ходил между бойцами, спрашивая:

— Все ли кормлены? Нет ли обмороженных?

Ему отвечали бойко:

— Морозиться-то с чего — вона теплынь какая в кондукторских. Малость пропахли от хлебного духа, так не беда!

Обходя возчиков, он остановился возле саней Хемета и продолжительно стоял, раздумывая. Затем крикнул бойцов:

— Харитонов, Муратов! Снять пулемет с саней, пристройте на другие. — Хемету он сказал: — Облегчение твоему коняге.

Из заимки прибыл отряд коммунаров, успевших выскочить из села перед самым захватом его бандитами и несколько крестьян, тоже кособродских. Каромцев долго с ними говорил. В полдень он приказал хорошо покормить лошадей. Часу в шестом, когда быстро начала падать темнота, он подал сигнал тревоги, и весь отряд заклубился звуками, паром дыхания, движением тел.

Выехали от станции на узкий проселок, растянувшись длинной цепью. Проселок был переметен снегом, напади бандиты — и деваться некуда, не развернуться саням. Ротный Снежков спрашивал, нельзя ли, мол, поторопиться, на что Каромцев отвечал, что нельзя. И кони продолжали бежать легонькой трусцой. Скоро проселок уперся в скотопрогонную дорогу, широкую и выпуклую, чисто подметенную ветром. Каромцев приказал повернуть направо, и всем стало ясно, что отряд направляется к Кособродам. Но и на этой дороге отряд ехал очень медленно. Каромцев, сидевший на санях Хемета впереди отряда, говорил:

— Не спеши, попридержи.

Уже дымком запахло, послышался лай собак, когда Каромцев велел остановиться. Поезд стал, как бы увязнув в глухой тишине и темени. А всего минуту назад поезд скрипел и громыхал — не приведи бог! Каромцев усмехнулся одобрительно и пошел назад мимо покрытых куржаком лошадиных морд, заиндевелых возчиков и бойцов, соскочивших с саней и притопывающих от холода. Отсчитав десять саней, он встал посредине и велел позвать к себе командиров.

— Пойдешь на передние сани, Сиваев, — сказал он одному из них. — На свое усмотрение возьми двух бойцов, не более. Бомбы есть? Ступай.

На последующие сани он велел посадить по три бойца, с бомбами, а на последние — с пулеметами. Потом он побежал впритруску в голову колонны.

Сиваев и двое бойцов сидели в санях. Каромцев сказал Хемету:

— У тебя самый быстрый конь. Гони во всю мочь, за тобой будут поспешать другие. Во всю мочь! Никуда не сворачивай, покуда наскрозь не проедете. Там на окраине… слышь, Сиваев, там поглядишь сам. А мы идем в обход, с восточной стороны. Ну, с богом! С богом, поше-о-ол! — крикнул он, и Хемет дернул вожжами и на ходу вспрыгнул в дровни.

Каромцев едва успел отскочить. Со страшным визгом проносились сани. Ветер, обрываясь, хлестал Каромцева по лицу. Каромцев кричал:

— Пошел, пошел!..

Хлестанья кнутов слышались каждый в отдельности и вместе, слитые в одно, как долгая нерасторжимая волна пронзительных звуков.

Еще часть бойцов пешими во главе со Снежковым он отправил в обход села.

— Пройдете болотными кустарниками, а там по целине — к Ключевской дороге.

Сам он стоял у передних саней оставшейся колонны, глядя в темноту, куда уносился шум обоза.

Всего несколько минут продолжалось это невероятное ощущение медленного полета над обморочно покойными полями, под ветром, дующим, кажется, прямо с неба — всего несколько минут, вплоть до той, когда вдруг означились и хлынули окраинные избы, и густые белые дымки над ними в белесых потемках, и лай собак.

И в ту минуту Хемет ощутил, как стремительно движение, ощутил всю краткость скачки, и тень тревоги, и кромку страха, который и не