стареет, принял человека с деньгами, из шальной прихоти ставшего графоманом, за литератора. Он так и сказал в телефонном разговоре: «Володя, прошу тебя по дружбе, отнесись к нему очень внимательно. Я читал его прозу, это добротная литература. Виктор Степанович — очень серьезный литератор, своеобразный, со своим языком».

Крыленко опустил трубку раздраженным: только самородков со своим языком ему не хватало. Этот старый чудак Березин неисправим, думает, Крыленко не деньги делает, а только и ждет, когда очередной непризнанный гений принесет ему свой шедевр. Гении не знают дорогу в его офис, и делать им здесь нечего, никто их сюда не зовет. Пусть сперва сделают себе коммерческое имя. Где-нибудь на стороне. Но отказывать Березину он не стал, старый хрен еще мог пригодиться, с его мнением считались всякие высокопоставленные чинуши от литературы. Конечно, на чиновников Крыленко плевать хотел, сейчас не прежние времена, но все-таки, все-таки…

Этот Сайкин много улыбался, сыпал какими-то шутками, потом вдруг стал серьезным, щелкнул замками кейса, вытащил на свет сброшюрованную рукопись в сером переплете и положил на стол перед собой. Он заявил, что мечтает увидеть издателем своих скромных литературных опытов именно Крыленко, о котором много наслышан.

В этом месте Сайкин как-то двусмысленно криво заулыбался и вдруг подмигнул Владимиру Петровичу. Панибратские отношения с совершенно незнакомым бизнесменом, впервые переступившим порог его кабинета, показались в эту минуту просто невообразимой дикостью. Сайкин вертел рукопись и так и эдак, гладил серый переплет ладонью, листал страницы, но почему-то в руки Крыленко не давал.

Выдержав артистичную паузу, Сайкин сказал, что отобрал и принес на суд уважаемого Владимира Петровича наиболее интересные с его, автора, точки зрения, рассказы и хотел бы видеть эти рассказы изданными вместе, в твердом переплете на бумаге офсет номер один. Впрочем, качество бумаги не столь важно. Тираж можно для начала небольшой, тысяч пятьдесят.

Столь самоуверенные, даже наглые заявления Крыленко не доводилось слышать даже из уст литературных мэтров. Здесь, в его кабинете, даже именитые литераторы не диктовали своих условий, а находились в положении просителей, это считалось нормой человеческих отношений. Крыленко откашлялся и слегка осадил самоуверенного посетителя: «Как я понимаю, вопрос об издании вашей книги в издательстве „Прометей-Европа“ пока вообще не стоит. Я просто сделал любезность нашему общему знакомому, пообещал рассмотреть вашу рукопись — и все. На этом мои обязательства заканчиваются».

Крыленко наблюдал, как его гость сразу же умерил свой аппетит и завел пространный, совершенно бессмысленный разговор о нелегком писательском труде.

«Муки творчества — они ведь болезненны, — говорил он. — Рождение каждой вещи для меня не только нравственный труд, но и сомнения, бесконечные сомнения. Могу ли я сказать людям то, что они ждут от меня? Эта мысль, знаете ли, не дает покоя, не отступает». Сайкин сыпал эту словесную шелуху, а Крыленко время от времени благосклонно склонял голову, его не оставляло впечатление, что гость кривляется в свое удовольствие. Наконец, Владимир Петрович, наслушавшись пустых словесов Сайкина и слегка раздраженный манерами гостя держаться вызывающе, развязно, начал подводить черту под затянувшимся разговором.

Крыленко объявил, что с удовольствием прочитает вещи Сайкина и при следующей встрече выскажет свое мнение. Услышав эти слова, Сайкин поднялся с места и церемонно передал рукопись Крыленко. Полистав сброшюрованные страницы, Владимир Петрович добавил: «Вас рекомендовали мне как бизнесмена с именем. Творческие и деловые качества в человеке сочетаются редко, поэтому познакомиться с вами было интересно. Так вот, перейду на язык практический. Наше издательство, как правило, публикует известных зарубежных авторов. А что пользуется спросом — сами знаете. Тираж реализуем постоянным оптовым покупателям. Нет никакой уверенности, что они заинтересуются вашей прозой. Решительно никакой уверенности, — Владимир Петрович горестно развел руками. — И здесь я не в силах что-либо изменить. — Крыленко выдержал паузу. — Это обсуждению не подлежит».

«Все подлежит обсуждению. — Сайкин посмотрел на него тяжелым взглядом, оставив давешнюю легкомысленную манеру разговора. Но уже через минуту снова заулыбался. — Видите ли, я писатель плодовитый, хочу, чтобы все мои вещи увидели свет», — Сайкин говорил то ли серьезно, то ли шутя. Наконец, назойливый посетитель откланялся, получив обещание Крыленко дать свой отзыв о рукописи дней через десять.

После ухода гостя Владимира Петровича долго не оставляло беспричинное чувство тревоги. Он, оставаясь в кресле, перелистывал рукопись, даже пытался читать, но не мог сосредоточиться. Позже засосала повседневная рутина дел, и он вспомнил о существовании своего нового знакомого только вечером, когда дома раскрыл кейс и увидел в нем серый переплет рукописи.

* * *

Крыленко пил кофе и думал, что вчера прочитал последний рассказ этого хама Сайкина, с визита которого начался отсчет неприятностей издателя. Конечно, это лишь стечение обстоятельств, игра случая. Однако ясно и другое, встреча с Сайкиным удачи Крыленко не принесла.

Теперь, когда рукопись добросовестно прочитана, можно вразумительно, доходчиво ответить автору: нет, ваши писания нам не подходят. В общем-то, чтобы понять, что рукопись не подходит, не требовалось читать ее до конца, два-три рассказа — не больше. Но Владимир Петрович отчасти по добросовестной привычке доводить дело до конца, отчасти из человеческого и профессионального любопытства, прочитал все рассказы. Наливая вторую чашку жидкого кофе, он думал об этой рукописи. От этих мыслей Крыленко отвлекла трель телефона.

Он пошел в кабинет к аппарату. Телефонная трубка помолчала на настойчивые «але», потом вежливым голосом осведомилась, пойдет ли Владимир Петрович на футбол. Тут же раздались щелчки и гудки отбоя. Крыленко, раздраженный, бросил трубку. Эти звонки продолжались уже несколько дней кряду, анонимные оппоненты или бросали трубку или задавали совершенно бессмысленные идиотские вопросы, не дожидаясь ответа, нажимали на рычаг. Владимир Петрович, не видя иного выхода, днями собирался на телефонный узел с требованием сменить ему номер.

Рукопись Сайкина лежала на письменном столе, и Владимир Петрович мысленно вернулся к ней. Почему-то стиль автора, писательская манера, весьма своеобразная, показались Крыленко знакомыми, словно когда-то, очень давно, он уже читал этого автора. Конечно, такого быть не может, просто память с годами все чаще подводит, обманывает. Владимир Петрович отхлебывал кофе небольшими глотками и представлял, с каким удовольствием скажет свое «нет» этому самоуверенному Сайкину.

Он объяснит, что успех книги представляется более чем сомнительным. Именно сомнительным. На подобную прозу читательский спрос невысок. Ну, чтобы подсластить горькую пилюлю, он скажет и утешительные слова. Дескать, лично я получит глубокое эстетическое удовольствие, тронули характеры персонажей, но вот читательская масса пока не готова к восприятию такой прозы. Что-нибудь в этом духе сказать надо — дипломатия. Кстати, натяжки в этих словах не будет, так оно и есть, на свой