– Жмуркин, хорош чушь пороть, поедем лучше к Генке, обрадуем его.

– Только осторожно рули. А то у меня все кишки протрясены, боюсь, разойдутся.

В этот раз Витька рулил осторожно и жмуркинские кишки остались невредимы.

– Танк на месте, – сказал Витька, сбросил Генкины ноги и сел на диван.

– Чего? – Генка тоже сел.

– Танк, говорю, на месте.

– Как? – Генка аж скатился на пол. – Как на месте?

– Так. Не знаю, как он там оказался, но он на камне.

– Точно, – подтвердил Жмуркин. – Стоит. Это танк-привидение, он заехал на постамент самостоятельно.

Витька ткнул Генку в бок:

– Ген, нам надо приниматься за трафареты. Предстоит куча работы. Картон есть? Жмуркин, ты раздобыл картон?

– Раздобыл, – Жмуркин указал пальцем в угол. – Отличный. Спер в нашей мастерской. Такой в магазине не достанешь.

– Тогда делаем так, – Генка на глазах обретал уверенность в себе. – Я как старый чертежник буду размечать таблички и наносить на них буквы. На каждую фамилию у нас будет свой трафарет… Хотя нет, так будет слишком долго. Сколько имен в твоем списке?

– Шестьдесят пять, – Витька выложил на стол список. – Шестьдесят пять человек.

– Если по пять фамилий на табличку, то получится тринадцать… – Жмуркин был суеверен.

– Можно по тринадцать фамилий, тогда табличек будет пять, – предложил Витька.

– Не будьте бабами, – Генка взял себе список. – Число «тринадцать» ничем не хуже другого числа. Будем делать пять пластин по тринадцать фамилий. Вот и все споры. Дальше. Жмуркин, как самый безрукий, будет разрезать листы картона на заготовки…

– Я не безрукий, я умный.

– Это одно и то же, – сказал Витька.

– Не будем лаяться. – Генка доставал из ящика под верстаком чертежные принадлежности. – Жмуркин режет. Витька, ты, как самый аккуратный и к тому же поэт…

– Я не поэт!

– Это неважно. Ты у нас аккуратный, ты берешь маникюрные ножницы и вырезаешь буквы…

– Поэт с маникюрными ножницами! – засмеялся Жмуркин.

Генка не вытерпел и треснул Жмуркина по голове. Но уже не бутылкой, а каской. Жмуркин притих.

– Повторяю для особо сметливых, – Генка был серьезен. – Если кому-то не нравятся маникюрные ножницы, могу предоставить это.

Генка вытащил из ящика тонкий длинный кинжал для резки бумаги. Генка повертел его между пальцами и кинул Витьке. Витька поймал кинжал за рукоятку.

– Ну, раз так, давайте работать, – Витька попробовал кинжал на остроту. – Тут я не знаю, сколько возиться надо. Хотя время терпит.

К наступлению ночи Жмуркин натер ножницами мозоль на большом пальце, Витька изрезал кинжалом все пальцы, у Генки от напряжения болели глаза. Пять больших трафаретов с вырезанными фамилиями стояли у стены.

Генка проснулся рано. Потихоньку умылся, сгрыз кусок одеревеневшей колбасы, запил компотом со льдом. После этого забрался в кладовку и произвел ревизию лакокрасочных запасов, выбрал все, что было нужно, и двинулся в гараж. Витька был уже там. Он упаковал и перевязал вырезанные с вечера трафареты и лежал на диване. Диван оказался удобным и мягким, несмотря на свой возраст. Витька даже подумывал о том, чтобы взять и притащить сюда и свой старый диван и лежать на диванах в гараже вместе. А Жмуркину повесить гамак.

– Вот и я о том же, – сказал Генка. – На этот диван как ляжешь, так потом и вставать не хочется. А надо. Поэтому давай, Витька, вставай. Вставай, поднимайся, рабочий народ, суровые будни настали… Кстати, о суровых буднях. Где наш кинематографический друг Жмуркин?

– Жмуркин не придет, – сказал Витька. – У него какие-то дела там.

– Понятно. Занятой человек, сшибает деньгу. Поехали. Роса на железе как раз должна просохнуть. Пора заканчивать.

Витька решил ехать с комфортом и залез в коляску. И они поехали.

– В коляске трясет гораздо сильнее, чем я думал, – сказал Витька, с трудом вывалившись на землю возле памятника.

– Именно поэтому я и сажаю туда Жмуркина, а не тебя. Теперь ты берешь тряпку…

– И протираю поверхность постамента бензином.

– Точно.

Витька смочил тряпку и стал обезжиривать камень.

Поверхность была гладкой, при желании в нее можно даже посмотреться. Видимо, когда ставили памятник, камень как следует отшлифовали.

Сам Генка принялся готовить свои банки и склянки. Витька иногда поглядывал на Генку. Генка священнодействовал. Он смешивал в медном тазике для варки варенья (спер у матушки) золотистые порошки, золотистые жидкости, тягучие клеи, белила, прозрачные жидкости и еще какие-то кристаллы. Витька в который раз подивился Генкиной сметливости и Генкиным знаниям в химии.

Генка перехватил взгляд друга и пояснил:

– Папахен у одного коммерса дачу раскрашивал, а тот хотел, чтобы все стены внутри дома были в золотых листьях, и мы такую краску сделали. Секрет фирмы. Листья как настоящие. Теперь давай наклеим трафареты.

Витька бережно развернул трафареты. Генка намазал все пять картонок клеем, и они вместе с Витькой бережно приложили их к камню. Надавили.

– Сохнуть будет…

– Не будет она сохнуть, – Генка разглаживал трафареты. – Это «сорокапятка». Застывает за сорок пять секунд. Так что почти все готово. Надави еще раз, и можешь отпускать.

Витька надавил и отпустил. Трафареты держались. Крепко.

– Давай красить. – Генка достал новенький валик, обмакнул его в таз с золотистой краской, подождал, пока не впитается достаточное количество краски, провел валиком по трафаретам.

– Дай я, что ли, – Витька отобрал у Генки валик и принялся водить им по камню.

– Слава Тома Сойера[12]не дает покоя? – усмехнулся Генка.

– Ты стал читать книжки? – удивился Витька.

– Не. Просто в обязательной программе есть этот отрывок, вот и все. А обязательную программу даже я стараюсь осваивать. Особенно с такими долгами по литературе, как у меня.

– Не колотись, – подмигнул Витька. – Как наша классуха увидит, что мы памятник восстановили, так сразу тебе все долги и спишет.

Генка промолчал. На списание долгов он тоже очень надеялся.

– Мыть посуду и красить стены – очень успокоительное занятие. – Витька водил валиком по картону. – В некоторых странах людям с расшатанной нервной системой рекомендуют красить стены. К тому же цвет очень красивый. Золото. Слушай, может, я свою комнату раскрашу в такой?