Я пожимаю плечами без особого выражения:

— Ну да. Да, видел.

— И? — Теперь он жует тост.

— Она понимает... ну, более-менее. Она... понимает, что, наверное, мне нужно... - Я не могу заставить себя произнести это вслух, уж очень банально звучит. — Нужно... понять, кто я такой на самом деле. Я себя чувствую так... ну, ты понимаешь, я же рассказывал. Я себя чувствую таким аморфным, таким бесформенным, таким рыхлым. Мне кажется, что я уже не знаю, кто я. Особенно после такого утра, как сегодня, когда надо рано вставать и говорить с доктором Клагфартеном — еще не проснувшись, еще не успев, ну, вроде как загрузить свою личность, стать тем, кто я есть на самом деле...

— А, ну да, прекрасно тебя понимаю. — Дейв отложил нож и вилку, сцепил ладони — он полностью поглощен вопросом, поглощен беседой, — наверное, именно поэтому он мне так нравится. — Я и сам иногда так себя чувствую — незначительным, нестабильным, обреченным находиться где-то не периферии, человечком...

— Знающим кучу заумных слов, ха! — Мы оба смеемся — дуэтом, мой хрип как духовой аккомпанемент его ударным «хо-хо-хо». И в этот момент я чувствую единство с Дейвом, настоящее родство. Чувствую, что он и я очень похожи и что, какие бы между нами ни возникали различия, суть наша останется общей. Только с Дейвом я могу спокойно обсуждать доктора Клагфартена — или скорее обсуждать то, что Клагфартен и я обсуждаем в его кабинете.

Это странно, потому что я не люблю распространяться о лечении и о своих отношениях с доктором Клагфартеном, чье присутствие в моей жизни совсем не назовешь отдаленным или безличным — он довольно хорошо известен в тех кругах, где я вращаюсь. Но, как и следовало ожидать, в неофициальной обстановке с ним столкнулся именно Дейв. Его пригласили в Дэвихалм, на вечеринку, устроенную какими- то зоологами. По словам Дейва, доктор Клагфартен вел себя крайне жизнерадостно, пил как конь и исполнял революционные песни приятным теплым баритоном, к вящей радости всех присутствующих. Мне сложно совместить образ поющего доктора Клагфартена с той доброжелательной жесткостью, которую он всегда демонстрирует по отношению ко мне. Мне сложно даже представить доктора Клагфартена не в роли психиатра. Как кто-то может шептать слова любви ему в ухо? Какое у него может быть ласковое прозвище? Клагги? Фарти? Страшно представить.

Слова любви. Ее слова. Я чувствую, что не заслуживаю их. Или даже хуже — я не верю, что они адресованы мне. Когда Вельма смотрит на меня глазами, которые вроде как должны быть влюбленными, я вижу слишком много расчета, слишком много размышления. Как если бы она смотрела на меня, думая, что бы с ним сделать, как бы заставить его работать.

Я жестом показываю Толстому Дейву, что буду двойной эспрессо, и поворачиваюсь обратно к Дейву.

— Я с ней встречаюсь — сегодня вечером.

— Я так и думал. — Дейв возвращается к своему завтраку, и я вижу его макушку: островок блондинисто-седых волос на самом верху, словно тонзура наоборот. — Я никак не мог поверить, что ты все пустишь на самотек, позволишь ей просто уйти из твоей жизни.

— Нет, ты прав, но знаешь, Дейв, то же самое...

— То же самое?

— Можно сказать и о ней, о Вельме. Даже когда я с ней и когда мы занимаемся любовью... Особенно когда мы занимаемся любовью, и особенно в тот момент, когда я откидываюсь на подушку и вижу ее лицо — побледневшее, опустошенное оргазмом, — я не знаю, кто она такая...

— Ты не знаешь, кто ты такой...

— Ну, это-то само собой, но я не знаю, и кто она. Она... Да она с таким же успехом может быть тобой.

— Двойной эспрессо? — говорит Толстый Дейв, ставя передо мной чашку. Краем глаза я вижу, как Старый Дейв закуривает самокрутку — зажигалкой, настолько глубоко запрятанной в его мозолистых, морщинистых и желтых пальцах, что кажется, будто пламя поднимается прямо из плоти. - Двойной эспрессо?

— А, чего?

— Двойной эспрессо? — Толстый Дейв все еще возвышается надо мной. Он что, уже забыл, что это я делал заказ, сидя на этом самом стуле, меньше трех минут назад? Я тщательно изучаю его лицо в поисках намека на шутку. Я знаю, что ко мне Толстый Дейв испытывает меньше нежности, чем к своему тезке. Но для иронии Толстому Дейву не хватает выразительности — он просто смотрит на меня.

— Да, это я заказывал.

Дейв наблюдает за всем этим с кривой ухмылкой, отчего его длинное лошадиное лицо морщится. Вся его внешность на самом деле — набор изогнутых полумесяцев: длинные мочки ушей; мешки под большими глазами; обвислые щеки; и прямые линии — тонкие морщины, которые опыт вырезал параллельно полумесяцам. Лицо Дейва, впервые понимаю я с легким ужасом, целиком состоит из букв D — означающих «Дейв». По сути, Дейв весь покрыт инициалами. Как странник несет котомку, так Дейв несет на себе собственное имя. Несет в себе — ибо я уверен, что, стоит мне вскрыть одну из этих D, я увижу, что они же у него в крови.

Мне нравится думать, что мой Дейв - своего рода Альфа-Дейв, исходный Дейв. Его Дейвость не подлежит никакому сомнению. В мире, где так много Дейвов — Дейвов бегущих, Дейвов идущих и Дейвов стоящих, в одиночестве, со смятыми ипподромными билетами у ног, бесконечно приятно осознавать, что у меня поблизости есть часть основного Дейва.

Но сейчас этот основной Дейв говорит, пробиваясь в мои мысли. Я настраиваюсь на эту, крайне Дейвовую, волну:

— ...поехали к ней. Она пошла в спальню. Честно говоря, я был уже поддатый. Она меня позвала минут через пять. Я налил себе полную рюмку. Она держит бутылку кальвадоса в столе...

Он всегда говорит короткими фразами. Как синтезатор речи Moog, с вечно нажатой кнопкой «Хемингуэй».

— ...на кровати. На ней было красное платье из латекса. Работал телевизор. Какой-то калифорнийский политик давал пресс-конференцию. Она вся аж извивалась. Он говорил что-то пламенное...

— Дейв...

— Она сказала: «Иди сюда». Но я смотрел на политика — он достал пистолет. Было ясно, что это все по- настоящему. Все снято в прямом эфире, новостной съемочной группой. Он засунул ствол пистолета себе в рот. Здоровенный, мать твою, — длинноствольный «кольт»...

— Дейв, ты...

— Я перевожу взгляд на кровать. Она одну руку засунула под платье. Ласкает себя. На экране политик только что нажал на крючок. Вышиб...

— Дейв, ты мне вчера это рассказывал!..

— ...мозги себе.

В кафе тишина. Я понимаю, что последнюю фразу выкрикнул во весь голос. Кофеварка шипит, надо мной проплывает маленькое облачко пара, заставляет тени заплясать на плоском лице Дейва. Я поднимаю глаза к меню, закрепленному на обшитой деревом стене. На борная вывеска с пластиковыми буквами, указывающая, что и за какие деньги подается в этом кафе. Я сканирую меню, выцепляя Е, Й, В и, разумеется, Д.

Зачем он это сделал? Зачем повторился? Тот факт, что он смог настолько точно повторить свой рассказ, слово в слово, подрывает все мое восприятие Дейва. Должно быть, он не понял, кому рассказывает эту историю. Не знал, что говорит со мной. В конце концов, у Дейва много друзей. И многие часто отмечают, сколько в нем понимания, сколько сочувствия и теплоты. Но так же верно и то, что это качество необходимо распределять, как маргарин чувств.