Я уже слышал его шаги, убыстрившиеся, и его дыхание, неровное, хрипловатое. Вот он поравнялся со мной. И тут я обнаружил, что вид у него далеко не столь дружелюбный, как я надеялся.

«Затем перейди кольцевую, — тем не менее продолжал я про себя, — и справа будет вход в „Арлекин“, а чуть подальше „Уотерстоунз“, большой магазин…»

— Давай телефон.

Голос в моей голове резко смолк.

— Что? — Я поднял на него глаза: он смотрел на меня исподлобья, со злобой и страхом.

— Давай свой долбаный телефон. Ну же.

Без единого слова я полез в брючный карман за мобильником. Брюки были мне тесны, и вынуть телефон оказалось нелегкой задачей.

— Прошу прощения, — сказал я, наклонившись вбок и неловко шаря в кармане, — похоже, он не хочет вылезать.

— Не смотри на меня! — заорал парень. (Скорее даже мальчишка.) — Не смотри мне в лицо!

Я почти вытащил телефон. Забавно: предыдущую модель, которой я пользовался, суперизящную Nokia, извлечь откуда-нибудь было проще простого. Но я сменил ее на объемистый Sony Ericsson, потому что на нем лучше слушать музыку. Однако, полагаю, в данный момент было бы неуместно пускаться в подобные разъяснения.

— Вот, — я протянул ему мобильник, и он вырвал его из моей руки. — Больше ничего не желаете — ну, к примеру… деньги, кредитные карты…

— Пошел ты! — крикнул он и побежал по Фартинговой тропе, в том же направлении, откуда явился.

Все это заняло несколько секунд. С размаху откинувшись на спинку скамьи, я глядел ему вслед. Меня слегка трясло, но я быстро успокоился. Первой, инстинктивной мыслью было набрать 999 и вызвать полицию, но потом я сообразил, что у меня больше нет телефона. Второй мыслью было подхватить чемодан и тащиться домой, заглянув по дороге в магазин, чтобы купить молока, которое я добавляю в чай. Странно, но утрата телефона меня особо не волновала — к тому же он был застрахован на случай кражи, — куда сильнее я расстраивался из-за того, что долгожданная возможность человеческого общения реализовалась совсем не так, как мне представлялось.

Затем я снова услыхал шум. На этот раз топот бегущего человека. И опять тяжелое, прерывистое дыхание. Это был мой грабитель. Он пронесся мимо скамьи, словно не замечая меня, потом резко остановился, посмотрел туда, сюда и провел пятерней по волосам.

— Черт! — бормотал он. — Черт!

— В чем дело? — поинтересовался я.

Он развернулся в мою сторону:

— А? — Вглядевшись в меня, он, похоже, только сейчас понял, что я — тот самый человек, у которого он только что отнял телефон.

— В чем дело? — повторил я.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы оценить ситуацию и прийти к выводу, что издеваться над ним я не стану. После чего он ответил:

— Я заблудился, чувак. Ваще на фиг заблудился. Где тут станция?

Эти слова пролились бальзамом на мою душу.

— Здесь есть станция и вокзал. Вам куда надо?

— В центр Лондона. И у меня времени в обрез.

— Тогда лучше пойти на вокзал. Это минут десять-пятнадцать пешком. Идите прямо по этой тропе — но не вперед, а назад к Нижней Верхней улице, — потом поверните налево, потом опять прямо до перекрестка на кольцевой дороге…

— Кольцевая? Ага. Там еще полно светофоров?

— Точно. Перейдете кольцевую, и справа будет вход в «Арлекин», а чуть подальше «Уотерстоунз», большой магазин…

— Все, все, понял… я знаю, где «Арлекин». Классно, чувак. Супер. Выручил.

— Рад был помочь. — Улыбаясь, я поглядел прямо на него, и это было ошибкой.

— Не смотри мне в лицо, чувак! — тут же заорал он. — Не смей смотреть мне в лицо, сука!

И он рванул, как заправский спринтер, к выходу из парка по тропе, которая вела к Нижней Верхней улице.

Смена часовых поясов давала о себе знать — соображал я не слишком ясно. Пока я ковылял до магазина, в голове у меня крутилась лишь одна мысль касательно ограбления: «Вот хорошая история для Поппи». И я был так рад, что у меня есть что ей рассказать, так рад, что у меня появился предлог напомнить о себе уже сегодня, что я начал на ходу сочинять забавную эсэмэску с эффектной концовкой. Лишь у дверей магазина, поставив чемодан на землю, я вспомнил, что не могу послать ей сообщение, потому что у меня больше нет телефона, и по той же причине у меня нет и ее номера, а как еще с ней связаться, я понятия не имел.

Значит, все, приехали.

Я зашел в магазин и купил молока.

Открывая дверь своего дома, я воображал, что сейчас наступлю на массивную груду скопившейся почты. Но корреспонденции у двери валялось не так уж много. С десяток конвертов. Признаться, после трехнедельного отсутствия я ожидал большего.

Бросив чемодан в прихожей, я подобрал письма и отнес их в гостиную. В комнате стоял собачий холод. Надо ли упоминать, что с кухни не доносились звуки включенного радио, а в прихожей не пахло свежезаваренным кофе. Каролина с Люси — ни на что иное я и не рассчитывал — находились за двести миль отсюда. Но может, они прислали мне письмо? Когда они только уехали, Люси писала довольно часто — приблизительно раз в две недели, — и обычно она вкладывала в конверт свой рисунок, или аппликацию, или отрывок из школьного сочинения. Но со временем письма приходили все реже и реже. Кажется, последнее я получил в ноябре. Ну-ка, ну-ка… Я наскоро перебрал конверты: от Люси ничего. Три отчета по кредитным картам. Письма от поставщиков газа и электричества с завлекательными предложениями. Выписки о состоянии банковского счета. Счета за мобильный телефон. Обычная нудятина. Интересного — ноль.

Я прошел на кухню, включил отопление, поставил на плиту чайник и, раз уж я был здесь, а на стене висел телефон, проверил автоответчик. Он мигнул мне надписью «Пять». Пять телефонных сообщений за все то время, что меня не было дома, почти за месяц? Это просто смешно. Хватит ли у меня смелости прослушать их?

Собираясь с духом, я поднялся наверх, в дальнюю спальню, и включил компьютер. Фокус, как всегда, состоял в том, чтобы зайти в комнату, сделать то, что требовалось, и при этом не смотреть по сторонам. Я здорово наловчился справляться с этой задачей, которую сам же себе и поставил, — потому что когда-то эта спальня принадлежала Люси. Разумнее было бы отремонтировать комнату после отъезда Каролины с дочкой, но у меня до сих пор рука не поднялась изменить здесь все до неузнаваемости — как-нибудь потом. А пока там оставались все те же розовые девчачьи обои, которые Люси так нравились, и следы от бумажных пластырей там, где она приклеивала на стену плакаты, вырезанные из журнала про животных, — спящие хомячки крупным планом, ужасно очаровательные вомбаты и прочее. Хорошо хоть плакаты исчезли. Но даже обои заставляли меня вздрагивать словно от боли. Возможно, на этой неделе я что-нибудь предприму. Не обязательно же сдирать обои, можно просто закрасить — три-четыре слоя лаковой белой эмульсии надежно скроют цветочный рисунок. Но пока я не начал красить, смотреть надо строго прямо перед собой, ограничивая поле зрения лишь теми вещами, на которых я намерен сосредоточиться. Так проще.