— Почему меньший? — удивлялась будущая мать.

— Проверь, увидишь.

Но никто так и не проверил.

10

Еще говорил: «Человек может пятьдесят лет проходить в церковь и не знать, что такое молитва, а может не ходить вовсе и спастись».

11

Еще: «Душа наша зловонная кастрюля, надо вылить из нее вонючую мерзость и превратить ее в избранный сосуд».

12

Еще говорил своим ученикам: «А ну-ка, поди сюда, неотжатая половая тряпка с Казанского вокзала!», а также: «Ты — раздавленная лягушка, которая еще почему-то смеет хрипло квакать».

13

Еще: «Козел и урод». И: «Ну, куда ты прешь?». Ученики же многие отпадали, осуждая его за грубость и слова, недостойные христианина, но многие оставались, любя своего авву и веруя, что получат венцы.

14

Один инок не в силах был более терпеть оскорблений аввы, однако и не желал оставить его вовсе, ибо чувствовал несомненную душевную пользу от пребывания с ним. Несколько недель молился он Господу о вразумлении. Но Господь медлил с ответом. И вот однажды сей задумчивый брат нашел в лесу галчонка со сломанным крылом. Брат увидел в этом явление Промысла Божия и тайно поселил галчонка в своей келье. По ночам он учил птицу говорить.

В день ангела аввы Митрофана, когда тот как раз шел из церкви на праздничную трапезную, инок выпустил подросшего галчонка на волю, а тот, став ручным, не улетел и начал кружить над братией.

Заметив на авве Митрофане сияющий золотой крест, галчонок спланировал прямо к нему на ладонь и вдруг крикнул: «Не груби!» И еще раз: «Не груби!» Братия не сомневалась, что видит чудо Божие. Авва же Митрофан только усмехнулся и подбросил галчонка в воздух. Тот отлетел, сел на плечо бывшему хозяину и крикнул ему в ухо: «Не груби!»

В тот же вечер инок, воспитавший галчонка, по распоряжению аввы покинул святую обитель и теперь спасается в другом месте. Авва же Митрофан с тех пор никогда уже не называл иноков «козлами» и «лягушками», но только «козлятами» и «лягушатами».

15

Как-то раз отца Митрофана пригласили в Москву, в один большой храм, на престольный праздник. Отец Митрофан поехал. Служил патриарх, два митрополита, литургия проходила очень торжественно, при большом стечении народу. В конце начался крестный ход. Секретарь патриарха, отец Аверкий, в прошлом человек военный, очень переживал, что отцы идут вокруг храма как-то нестройно, всех равнял, строил и подталкивал обратно в колонну. Хорошенько ткнул он и отца Митрофана. Сначала отец Митрофан на это ничего не ответил. Но когда батюшки вернулись в алтарь, подошел к отцу Аверкию, взял его за грудки и произнес медленно и очень четко:

— Еще раз такое повторится, я тебя закажу.

16

Отец Митрофан, когда ему жаловались на иноков его обители, отрицал даже очевидные вещи.

Доносят ему, что отец Евграф из его монастыря просит за исполнение треб немыслимые суммы, — отец Митрофан утверждает, что Евграф — величайший из бессребреников, какие только жили на свете. Рассказывают, что у отца Зосимы в городе женщина и даже младенец, которого эта (чем-то обиженная на Зосиму) женщина готова предъявить в качестве доказательства, — отец Митрофан отвечает: «Да вы просто одержимые». Про третьего шепчут такое, что вряд ли стерпит бумага... Отец Митрофан смеется шептунам в лицо и гонит их с позором прочь. Многие были этим недовольны, считая отца Митрофана обманщиком, братия же с любовью называла своего пастыря «батюшкой на бочке» — в память о древнем старце, который, дабы покрыть грех брата, сел на стоявшую в монашеской келье бочку с женщиной, спрятанной внутри.

17

Некоторые говорили про авву Митрофана: «У него харизма». А некоторые — «У него внутри магнит, которым он привлекает к себе сердца человеческие». Когда же батюшка начал стареть и в нем проявились старческие немощи, стали говорить: «Магнит заржавел, но притягивает по-прежнему».

18

Когда отец Митрофан совсем постарел, его черные волосы побелели и прямая спина согнулась, он стал другим. Никого уже не бил, ни на кого не ругался, на исповеди почти ничего не говорил, только молча слушал, иногда тихо кивал. Кивал на все, что бы ему ни сказали. Некоторые думали: может, он не слышит ? И переспрашивали: «Батюшка, вы меня слышите?» — «Слышу, все слышу», — подтверждал отец Митрофан и продолжал перебирать четки и не отвечать на вопросы.

Но когда уж очень настаивали и требовали от него совета в обязательном порядке, поднимал глаза и говорил тихо: «Деточка, Христос воскресе».

Один батюшка наслушался новостей о вымирании России и решил срочно увеличить свой приход. И всем молодым парам, у которых нет детей, стал отказывать в причастии. Мол, пока не родите ребенка, нет вам Божия благословения и Святых Христовых Тайн да не приемлете. Не прошло и года, как приход его сильно уменьшился — в него стали ходить одни старушки. Молодые пары, даже и с детьми, перебежали в другой приход, к более терпеливому батюшке. Самое удивительное, что эта история — совершенно подлинная.

Вот как это было. Андрюшу Григорьева рукоположили в Москве, в Новодевичьем. Его матушка, Надя, увидев новоиспеченного батюшку, когда тот вышел из алтаря давать народу целовать крест, остолбенела — у Андрюши были другие глаза. В них сияла вечность. И Надя не подошла поцеловать крест, потому что не смогла двинуться с места, и только думала: как же я теперь буду с ним жить?

Их отправили под Коломну, в поселок Прошино, восстанавливать полуразрушенный храм. Они жили в покосившейся, заброшенной избушке, отец Андрей сам переложил в ней печку, и печка, хотя слегка и дымила, грела. Матушка сшила занавесочки из голубого ситца, повесила, на деревянный стол постелила скатерть, и в доме сразу стало уютней. Батюшка каждый день ходил в храм и расчищал там какой-нибудь угол, днем приходил обедать, а потом снова шел разбирать завалы. Матушка занималась хозяйством, развела небольшой огород, насадила клумбу и любила батюшку.

По вечерам отец Андрей с матушкой садились рядом, пили чай с пирогами и разговаривали. За окном стояла тишина и летел снег, потому что начиналась зима. Батюшка чистил дорожки, а в храме затянул все дыры брезентом, чтобы не наносило снега, поставил в притворе буржуйку и продолжал потихоньку все расчищать. Односельчане заглядывали в храм, удивлялись, жалели отца Андрея, но сначала не помогали. Только приносили иногда батюшке еду — кто печенья, кто картошки, кто яиц. Но потом наконец у одной бабуси родился внучек, отец Андрей его крестил, а у кого-то умерла мать, отец Андрей ее отпел, и вскоре его начали звать то крестить, то освятить дом, то пособоровать, то отпеть. Постепенно люди его узнали. Он оказался веселый, не любил вести длинных разговоров, просто делал свое дело, говорил краткое слово и уходил. Попутно хорошо и простецки шутил. Детей у них с матушкой не было.