Леня так и сделал. Дед Мороз пришел. Его малыши тут же спрятались за папину спину, и папе пришлось принимать огонь на себя. На «раз-два-три елочка зажгись!» елочка, вопреки Лениным стараниям, зажглась не сразу, зато со второго раза уже зажглась. Мальчишки потихоньку раскрепостились, прочитали Дедушке по стишку, поводили с ним хоровод, получили по подарку. Тут Лариса решила проявить гостеприимство, пригласила Деда Мороза попить чай, но Дед Мороз шепотом сообщил, что для этого придется снять бороду. И в общем был на это готов. Но Леня замахал на него руками — ни в коем случае. И, сунув дополнительную сотенную в глубокий красный карман, выпроводил Деда Мороза восвояси.

С тех пор все переменилось. Лекарство подействовало. Леня больше не скучает. А в новогоднюю ночь поднимает бокал с одним и тем же тостом: «Друзья! Психотерапия тоже иногда помогает. Да и Новый год не такой уж бессмысленный праздник».

1

Отец Валерий сначала был просто Валерка, хорошо готовил яичницу и до смерти любил свою болтушку-жену. Но потом он окончил семинарию, рукоположился и стал отцом Валерием. У них была одна дочка, а потом через много лет родился сын. Однажды отцу Валерию приснился сон — он служит, а за алтарем стоят два мальчика со свечами. Батюшка проснулся. А вскоре матушка родила ему следующего мальчика. УЗИ и бабка-акушерка предсказали девчонку, но батюшка только смеялся в уже седеющую бороду. «От бабья один шум!» Следующий сын ему уже не снился, но родился потом тоже. Получилась одна дочка и три сына.

2

В другой раз отцу Валерию приснился батюшка Серафим Саровский, который постучал палочкой об пол: «Родственники, а что ж так плохо служишь?» Очнулся отец Валерий и стал разузнавать, что такое? Действительно, оказалось, что его прадед жил в Курской губернии, там же, откуда преподобный Серафим был родом.

3

Отец Валерий, перед тем как стать батюшкой, работал чтецом в одной церкви. Церковь была небольшая, американская, так что, можно сказать, почти сельская, и так уж исторически сложилось, что по праздникам в ней служил владыка. Особенно ревностен владыка был к богослужению и очень не любил, когда ошибаются и путаются в службе. Но отец Валерий к службам тщательно готовился и читал хорошо. Только вот он курил. И сколько ни боролся с собой, ничего не получалось. Тогда Бог послал ему сон.

Ему приснилось, что идет всенощная, а он стоит, как обычно, за аналоем, на своем месте. И вот хор замолчал, его очередь, но что читать — он не понимает. Перед ним и октоих, и служебник, и минея, стихиры на стиховне выписаны на отдельном листочке — но все спуталось! Что читать — неизвестно. Листает одну книгу, другую, хор молчит и ждет, проходит минута, вторая, пауза страшно затягивается. Ужас объял отца Валерия.

Тут и владыка выходит из алтаря. Подошел к отцу Валерию, хлопнул его по плечу и говорит: «Ну что, пойдем покурим?»

Отец Валерий проснулся в холодном поту. Курить ему с тех пор расхотелось.

Отец Валерий очень любил Россию. Америка — это было так... Заблуждение молодости, перестройка, романтика. Он, конечно, и в американской церкви служил искренне и ревностно, за несколько лет собрал целый русский приход, все сплошь интеллигентные люди, компьютерщики, историки — из соседнего большого университета, и все его очень любили. А все-таки не Россия. И вернулся отец Валерий со всей своей большой семьей домой. Стал жить сельским батюшкой в одной из неблизких губерний своей необъятной родины.

Раз заехал он в Москву, туда-сюда, по магазинчикам, в Патриархию, а вечером зашел в гости к своим давним добрым знакомым, бывшим однокурсникам — жене и мужу. Попил чайку, расслабился, а хозяйка, большая любительница необыкновенного, ну его пытать, батюшка, да как вы, да какие случились в вашей жизни за последнее время чудеса? Все-таки вернулись на Святую Русь.

— Ох, — говорит батюшка. — И рассказать-то не о чем. Если только о елочках.

Хозяйка обрадовалась, ручки сложила, слушает. И батюшка начал.

— В деревне нашей возле храма в ограде посадил я елочки.

— Зачем же?

— Да там провели у нас в соседнем доме канализацию, ее прорвало, полгода никто не чинит, все это на дорогу выливается, стекает в яму, двести метров от храма... И магазин рядом, пьянчужки местные всегда там толкутся, кричат, место дурное, голое; в общем, посадил я вокруг храма елочки. И есть у нас там один сильно пьющий, не из денежных, так, за десяточку купит себе пузырек какой-то дряни — и доволен. Сашей зовут. Часто заходит в храм, покачается-покачается и выйдет. «Ты, — говорит, — батюшка хороший. Но в Бога я все-таки не очень верю».

И вот посадил я елочки. На следующий день только меня этот Саша увидел, как начал ругаться:

— Ты, батюшка, зачем елочек насадил?

— А что ж такого? — удивляюсь я. — Пусть растут.

— Да ведь это плохая примета! Вырви. Хочешь, я сам завтра к тебе приду, выкопаю?

— Ты не хватил ли сегодня лишку? От елочек радость.

— Примета плохая, елки-то, — твердит Саша. — Плохая примета.

— Да что же плохого в них, ты погляди! Стоят рядком, глаз радуют, — пытаюсь вразумлять его я.

— Не радуют, — говорит Саша и в землю смотрит. — Примета нехорошая. Со смертью связано.

— Эх ты, в приметы веришь, а в Бога не очень.

«Так и прогнал его», — заключил свой рассказ отец Валерий.

Ждет хозяйка продолжения, а его и нет. Да и хозяин удивлен — ни назидания какого, ни чуда. Канализация, елочки...

— И все? — спрашивает.

— Все, милые, — вздыхает батюшка. — Хорошо, если в воскресенье придет десять бабушек. И все- таки... слава Богу, что мы вернулись!

Батюшка Артемий окончил филологический факультет Московского государственного университета имени великого русского ученого и просветителя Михайлы Васильевича Ломоносова. Едва батюшка открывал уста — шелковистые травы ложились на землю, благоухающие цветы приклоняли головки, клейкие листочки в немом восхищении жались к веткам, птицы небесные складывали крылышки и примолкали, не смея продолжать свои сладкие, чудные песни, звери лесные, косматые и хвостатые, останавливали поспешный бег, принюхивались и шевелили в благоговейном недоумении ушами, рыбы морские замирали и только изредка всплескивали хвостом и пускали пузырик. Люди записывали батюшкины проповеди на диктофоны, видеокассеты, издавали его книжки тысячными тиражами. Некоторые же соблазнялись и терли виски.

— А просто, — говорил один любящий отца Артемия раб Божий, — батюшка от большого напряжения и великой своей занятости забыл все русские слова и употребляет древнерусские, потому что по старославянскому и древнерусскому у него в университете были одни пятерки. И если поставить при батюшке переводчика, все сразу станет хорошо. Скажет батюшка: «Памятовать должно, что надлежит нам отряхнуть от стоп своих прах безбожия, а наипаче гордости и пагубнейшего самомнения». А значит это, что нужно перестать грешить. Видите, как все просто! И соблазняться тут не о чем.