провели день. Затем Андрей Ильич еще раз навестил ее в лагере, супруги назначили новое «свидание». Как он мог забыть, дубина стоеросовая! Так мечтал об этой встрече и — нате вам! Вот осел.

— Когда будешь дома? — сквозь потрескивание в телефонной трубке звучал любимый голос.

— Скоро, — во весь рот улыбнулся Камынин, не сдерживая при постороннем человеке радость. — Вот закончу дела в МДС… К обеду? Раньше, раньше. Скоро.

Спустя полчаса Камынин на своем газике выезжал с территории машинно-дорожной станции. У ворот он увидел худую женщину с терпеливым выражением рано увядшего лица. За руку она вела бледненькую девочку с красной лентой в жидкой косичке, в стареньком, чисто выстиранном ситцевом платьице; немного отстав от них, вихрастый мальчишка лет двенадцати кидал камнями в голубей. Это была жена Горбачева с детьми. Камынин приветливо поклонился. Ходили слухи, будто директор МДС зачастил к молоденькой билетерше из кинотеатра «Октябрь», покупал ей дорогие подарки, и в семье у него недостатки, ссоры. Остановить бы машину, поговорить с Горбачевой, да уж больно домой скорей хочется попасть, — и Камынин поехал дальше. Цветов, что ли, купить жене или духов: как это там полагается? Вечно занятый, Андрей Ильич всегда забывал такие мелочи, особенно приятные женщинам. Чего больше: даже не брит. Он попросил шофера подвернуть к парикмахерской. В тесном зальце уныло, точно на похоронах, сидели клиенты. Ждать не хотелось, Андрей Ильич взял в гастрономе бутылку наливки «Золотая осень», коробку бычков в томате, — все рыбные консервы были в томате, — сыр, похожий на мыло, конфеты — словом, что имелось за прилавком.

— Объявился, пропащий? — с улыбкой встретила его Варвара Михайловна. — Так-то скучаешь по жене?

Она сидела на полу вместе с Васяткой, складывала из раскрашенных кубиков тигра. Ее каштановые с золотинкой волосы упали на лоб, она из-под них вопросительно посмотрела на мужа.

— Всё дела, — радостно ответил Андрей Ильич, снимая в полутемной передней кепку. — Веришь, как из воды вынырнул.

Васятка, большеголовый, как все дети, одетый в зеленый кашемировый костюмчик, стоя на коленках, захлопал в ладоши.

— Папа. Глянь, кубики. Мама купила.

— Ой, какие хорошие, — сказал Камынин и зачмокал губами с таким видом, точно сам бы с удовольствием поиграл в кубики, да ему не купили. — Мама твоя известная расточительница.

— Мы поиграем, папа, сами. Ладно? Потом тебе дадим поиграть. — Васятка затеребил рукав матери. — Теперь давай складем гараж.

Варвара Михайловна еще улыбнулась мужу, однако не встала навстречу, чтобы повиснуть у него на шее, как делала обычно после сколько-нибудь долгой разлуки. Она словно хотела сказать ему этой улыбкой: «Видишь, сын не отпускает» — и опять начала складывать кубики. Мальчик уже подвез жестяную облупленную машину и теперь отчаянно гудел, изображая папин газик.

Андрей Ильич, как только вошел, сразу заметил перемену, происшедшую в жене: она подрезала волосы. Вероятно, на трассе жарко было работать. Заметнее выступала ее тонкая шея, розовые, такие милые мочки ушей, загар на округленных, нежных щеках. Другим стал и взгляд карих, с янтарными бликами глаз. Отчего бы это? Ага. Покрасила брови и ресницы, «изуродовала» себя. Значит, едва приехала в Моданск, не заходя домой, — в парикмахерскую? Совсем самостоятельная стала, даже не посоветовалась, не предупредила. Андрей Ильич считал, что женщины, которые «мажутся», не имеют вкуса; как они не могут понять, что все их очарование, прелесть заключается именно в полнейшей естественности! Когда Варя возвращалась из косметического кабинета с широкими грубо-черными бровями, будто заново вставленными, толстыми ресницами, ее лицо казалось ему незнакомым, точно загримированным, и первые дни, пока вода, мыло постепенно не смягчали краску, он косился на жену несколько отчужденно.

— Давно приехала? — сказал он, обеими руками приглаживая назад густые волосы, казавшиеся от солнца совсем льняными. «Зря и я в парикмахерской не дождался очереди», — подумал Андрей Ильич, проводя ладонью по щетинистому подбородку. Он был так рад встрече, что даже решил не острить по поводу ее «штукатурки».

— В девятом часу утра.

— Значит, я только-только что уехал на нефтебазу. Задерживают, понимаешь, горючее для трассы.

— Мне Феклуша говорила.

Он нагнулся, чтобы поцеловать жену. Варвара Михайловна подставила губы.

— Ну, как там у вас на участке? — спросил он, присаживаясь на корточки. При этом не глядел на жену, а делал вид, что очень заинтересован гаражом из кубиков, в который сынишка заводил грузовичок.

— Ох, Андрюша, как народ работает! — словно обрадовавшись вопросу, оживленно заговорила Варвара Михайловна. — Смотреть любо! Маря Яушева, помнишь, чернявенькая мордовочка… впрочем, ты ее по Моданску еще знал, — так она со своей бригадой теперь около двух норм дает. Плотник у нас есть из колхоза, Порфишин… Елисеичем зовут. Пожилой, бородатый. Вызвался освоить вторую профессию и, представь, уже работает, да кем? Мостовщиком!

— Стало быть, план вытягиваете?

— И двести процентов нагоним, если вы создадите Чаше условия. А то у почтенного начальника доротдела товарища Хвощина любимчики появились. Вдруг, понимаешь, снял у нас два самосвала и передал на Шебальский участок. Как это тебе понравится? Авторитет себе создает, жаждет похвал от высокого начальства, премий. Конечно, шебальцы теперь вырвались вперед, а мы остались в хвосте. Разве это правильно?

Видимо, Варвара Михайловна успела стать болельщицей своего участка и, как все болельщики, потеряла чувство объективности. Андрей Ильич огорченно кашлянул, прочищая горло: вот он целую неделю не виделся с женой, а где ласки, слова нежности? Ему показалось, будто взгляд Вари изменился не только из-за окраски бровей и ресниц. Неужели все дуется, что не встретил? Конечно, свинство забыть о свидании с женой, но это ли причина? Может, заболела или… Когда Варя ходила беременная Васяткой, у нее тоже случались странные выходки. Нет. Там были внезапные перемены настроения, капризы, слезы, боязнь смерти от родов. Сейчас жена стала какой-то скрытной, неискренней. Недаром ведь он почему-то не может запросто поднять ее с пола, покрыть поцелуями щеки. А как они на трассе мечтали о предстоящей встрече дома, на квартире!

Ладно, вот подойдет обед, они выпьют по рюмочке наливки, усядутся на диване под фикусом, и он вызовет Варю на откровенный разговор.

Достав бритву, Андрей Ильич налил в зеленый пластмассовый стаканчик кипятку. Резко зазвонил телефон, поставленный на окно. Камынин снял трубку, сказал, как было принято в их области:

— Вас слушают.

Говорил он минуты две и все кивал головой: «Хорошо». Положив трубку на рычаг, Андрей Ильич торопливо стал собирать бумаги в портфель.

— Кто звонил? — спросила Варвара Михайловна.

— Секретарша Протасова. Хозяин вызывает в обком для отчета о трассе.

— Сегодня ж выходной!

— Значит, работает. Если запоздаю к обеду, ешьте без меня.

Он вынул из желтого рассыхающегося шкафа шелковую выходную рубашку в синюю