Больше всего логика выручала в исследовании человеческих характеров. Интуиция готова была рассказать о человеке все, что угодно, выдумывая и фантазируя, как ей вздумается. Логика тонким скальпелем вскрывала внешнюю оболочку и осторожно, слой за слоем, раскрывала, что на самом деле представляла собой та или иная личность. Ванзаров научился пользоваться логикой как самым простым и надежным инструментом. А интуиции предоставил почетное место забавной, но бесполезной безделушки.

Но сейчас интуиция вышла из-под контроля, натянув самую мерзкую маску из возможных: маску предчувствия. Предчувствий Ванзаров категорически избегал. Получив классическое образование и прекрасно зная, как древние греки намучились с роком, он на пушечный выстрел не подпускал к себе предчувствий. Кроме нервного беспокойства, пользы от них не было никакой. Так было всегда. Но сегодня, пользуясь его слабостью, предчувствия разгулялись вовсю. Он не мог отчетливо сказать, что же так его тревожит, вернее, не хотел себе в этом признаться. Холодок предчувствия забрался в сердце и не желал убираться вон.

Ванзаров походил по квартире, попробовал выпить воды, но даже глотка сделать не смог, постоял у книжной этажерки, плотно уставленной немецкими изданиями классической древности, и опять посмотрел в окно. Смутная тревога не отпускала. И буквально кричала в оба уха. Что было совсем уж непривычно. С внутренними голосами Ванзаров расправился давно. Только сейчас сладу с ними не было. Они бубнили хором и чуть ли не толкали в спину.

Побродив еще немного по своему холостяцкому жилищу, Ванзаров ощутил некоторую уверенность в движениях и ясность в голове. О том, чтобы заснуть, он и помыслить не мог. Оставалось единственное средство: одеться и поехать. Хотя найти извозчика в такой час невозможно. Значит, придется идти пешком по сырости, ветру и мартовской грязи. «Значит, придется!» — согласилась интуиция. И окончательно победила. Он принялся одеваться. Из шкафа появилась чистая сорочка. Ванзаров нарочно долго застегивал рукава, надеясь, что наваждение отпустит. Но наваждение не отпускало. Он завязал галстук, надел пиджак и заставил себя сесть на стул. И еще раз обратился за помощью к логике: если что-то случилось, за ним давно бы уже прислали. А ехать на прием к Бобби в такой час — чистое безумие. Веселье давно уже кончилось. Интуиция послушала логику и не согласилась с ней.

Дверной колокольчик забился в тишине отчаянно и тоскливо. Ванзаров даже не удивился.

— Открыто! — крикнул он.

Гостей от Стеньки-Обуха он не боялся, а предположить, что в такой час заглянул старый знакомый, — такое предположить даже интуиция не способна.

Разгоняя стуком каблуков ночную тишь, в комнату вошел посланник:

— Приказано доставить вас, господин Ванзаров… О, да вы не ложились. Тогда прошу поспешить, время не ждет.

Странным в посланнике была форма: прислали не обычного городового, а жандармского ротмистра.

— Что случилось? — спросил Ванзаров.

— Не могу знать. Велено поднять с постели и доставить срочно. Господин Сабуров распорядился.

— Директор департамента полиции лично приехал?

— Так точно. Прибыл вслед за графом Толстым.

Визит министра внутренних дел был столь невероятным, как появление солнца на западе. Для этого должен быть такой повод, о котором даже логика не могла ничего путного предположить.

— Зачем граф Толстой приезжал? — несдержанно спросил Ванзаров и получил единственный возможный ответ:

— Не могу знать.

— Давно директор на месте?

Но жандарм был категорически немногословен.

Спускаясь по лестнице за жандармом, который с явным удовольствием грохотал шпорами по ступенькам, Ванзаров испытал прилив слабости. Пришлось уцепиться за перила и несколько раз глубоко вдохнуть. Слабость отступила, но обещала вернуться. Сейчас для нее было не лучшее время. Но логика не могла помочь побороть эту напасть. Приходилось рассчитывать на собственные силы. Как бы мало их ни осталось.

Жандарм пропустил Ванзарова внутрь полицейской кареты, наблюдая, как он медленно и тяжело карабкается по ступеньке, и запрыгнул орлом.

— Гони! — рявкнул он сидящему на козлах жандармскому унтеру.

Карета понеслась по пустым улицам, грохоча и навевая спящим дурные сны.

Тайный советник Сабуров погрузился в липкую панику и никак не мог из нее выбраться. То, что случилось, было столь невероятно, а последствия могли быть столь ужасны, что отставкой без пенсии тут, пожалуй, не отделаешься. Граф Толстой ясно выразился, что выводы будут сделаны самые строгие, если преступление не будет раскрыто в самый кратчайший срок. Наикратчайший. Время идет на часы. Директор департамента полиции заверил, что будут привлечены лучшие силы, но пока из всех в наличии имелись только пристав 1-го Казанского участка и его заспанные чиновники. Пользы от них было не больше, чем от дворников. Понаблюдав, как участковые взялись за дело, Сабуров накричал на них и приказал не приближаться. До появления настоящих специалистов. Хуже всего, что граф Толстой явно не доверял ему. Ничем иным Сабуров не мог объяснить появление жандармов, которые оцепили особняк. И хоть формально им было приказано подчиняться Сабурову, но директору все казалось, что они не столько следят за порядком, сколько за ним. Никаких следственных действий они не предпринимали. Но вся прислуга и официанты были собраны в людской. Фельдъегеря задержаны до дальнейшего выяснения обстоятельств. А живых свидетелей заперли в боковой комнате под караулом. Впрочем, польза от жандармов все-таки была. Один из них был послан за Ванзаровым. Его Сабуров ждал, как последний шанс на спасение.

За дверью послышался хруст битого стекла и сырой звук шагов по лужам. Сапоги жандарма улик не жалели. Сабуров еле сдержался, чтобы не броситься к двери, но это значило уронить себя в глазах подчиненных. К его удивлению, Ванзаров вошел совсем не заспанный, собранный и одетый, как будто не ложился. Только бледный до синевы и несколько осунувшийся.

— Как вы себя чувствуете? — спросил заботливый директор.

— Благодарю, отлично, — ответил Ванзаров, сжав в кулак приступ дурноты.

— Это катастрофа, — сказал Сабуров, падая в кресло. — Не могу в себя прийти. Таблетки не помогают, сердце вот-вот выпрыгнет…

— Украдена слишком ценная вещь. Я бы сказал: алмазная звезда Андрея Первозванного.

— Да-да, — машинально ответил Сабуров и вдруг зашептал: — Откуда вы знаете?! Кто посмел проболтаться?!

— Жандарм был нем, как вяленая треска. Да и времени у меня не было заниматься расспросами. Под конвоем сразу к вам.

— Как вы догадались? — Для директора этот вопрос имел жизненное значение: если так легко узнал один, значит, и другой может. Информация о случившемся никоим образом не должна просочиться за стены особняка. Сабуров как-то упустил из виду, сколько гостей было на вечеринке.