восстановление биосферы ещё продолжалось, а многие виды приходилось возрождать буквально из пробирки. Какая уж тут охота.

Здесь же, на Земле, как я понял, огнестрельное оружие было распространено не только в многочисленных армиях (у каждой страны — своя армия, безумно расточительно с моей точки зрения). Среди охотников — само собой. Однако были страны, и не мало, где оружие свободно продавалось гражданам! Те же Соединённые Штаты Америки, Канада, Израиль, Швейцария…

В Советском Союзе оружие гражданам продавали только охотничье. Пятизарядная малокалиберная винтовка, которую я обнаружил у нас в доме в самые первые дни своего пребывания в новом теле, как раз и считалась таковым. Отец никогда с ней не охотился, но любил брать на пикники, чтобы там пострелять по пустым банкам и бутылкам.

На таком пикнике я стрелять и научился. Сначала на пикнике, а затем и на военном стрельбище, из настоящего боевого оружия — пистолета Макарова, автомата АКМ и РПК — ручного пулемёта Калашникова.

— Как это — забыл? — помнится, удивился папа, когда впервые протянул мне винтовку.

Дело было в воскресенье, через неделю после нашей победы над сборной дивизии. Мы всей семьёй загрузились в новую машину и поехали на север, за Кушку. Потом свернули направо, в сопки, на грунтовую дорогу. Через некоторое время справа показалась довольно широкая удобная и красивая лощина, с разбросанными там и сям фисташковыми деревьями, и скальными гранитными выходами.

Воды здесь не было, но мы взяли её с собой в двадцатилитровой канистре. Расстелили покрывало, собрали походный столик и четыре табуретки… Вкусная еда, горячий чай из термоса, чистый воздух, ясное небо и пока ещё тёплое солнце. Любимая семья, в конце концов. Да, да, уже любимая, не так давно я неожиданно понял, что мне не нужно играть в сына, брата и внука. Я уже и есть сын, брат и внук. Настоящий, любящий и любимый, без дураков.

Что ещё нужно для счастья?

Только научиться стрелять.

Четыре пустые консервные банки и три пустые же бутылки (одна из-под пива, две из-под лимонада) отец расставил метрах в тридцати, на длинном скальном выступе, торчащем из земли наподобие хребта какого-то сказочного животного. Расставил, достал из машины винтовку, протянул мне.

— Давай.

Оп-па. Это что же, Серёжа Ермолов умеет стрелять? Логично. Как-никак сын советского офицера… Вот только нынешний Серёжа Ермолов совершенно не помнит, как это делать. Пришлось срочно выкручиваться.

— Пап, я забыл.

Вот тогда папа и удивился.

Какая всё-таки оказалась удобна штука — моя травма головы. Всегда можно сослаться. Я и сослался.

— Совсем забыл? — спросил отец.

— Совсем, пап, — виновато сказал я. — Как будто первый раз в руках держу.

— Что ж, вздохнул отец. — Придётся учить заново. Смотри. Вот это — прицельная планка, а это — мушка. Надо совместить прорезь прицела так, чтобы мушка оказалась точно посередине прорези, а верхний её край — на уровне воображаемой линии, проходящей поверху. Смотри, — он вытащил из бардачка машины шариковую ручку и нарисовал на полупустой пачке сигарет схему. — Вот это ты должен увидеть. Понятно?

— Вроде, да.

— Наводишь мушку на цель и стреляешь. После выдоха, на паузе. Хорошие стрелки вообще стреляют между двумя ударами сердца. Но это уже высший пилотаж.

Через пять минут вторым выстрелом я сшиб консервную банку. А ещё через минуту выстрелил от бедра, как в фильмах про ковбоев и индейцев с югославским актёром Гойко Митичем в роли главного индейца всего социалистического лагеря.

Вторая банка, глухо звякнув, улетела в траву.

Передёрнул затвор.

Выстрел!

Есть.

— Классно получилось, — сказал папа с нотками ревности в голосе. — А говоришь — забыл. Ну-ка дай я попробую…

Папа выстрелил от бедра и промазал. Снова выстрелил и снова промазал.

— Как это у тебя получается? — спросил он, вытаскивая пустой магазин и протягивая мне. — Заряди, патроны в бардачке.

— Главное, не целиться, пап, — сказал я, доставая патроны. — Э… а как?

— Вставил с краю, надавил, задвинул. Дай покажу, — он забрал у меня магазин, взял патрон, вставил, отдал магазин мне. — Понял? Дальше сам. Что значит, не целиться?

— Целиться, но по-другому, — сказал я, снаряжая магазин. — Просто мысленно продолжай линию ствола и упирай её в цель.

— По горизонтали, может, и сработает, — сказал папа. — А по вертикали?

— По вертикали — интуитивно, — сказал я.

В тот раз мы расстреляли коробку патронов (пятьдесят штук). Поучаствовала даже мама с сестрой Ленкой. У меня лучше всего получалось с бедра, а вот обычным способом, я дал отцу себя перестрелять, и он прямо светился от радости и гордости, дважды подряд, стоя, попав в пятикопеечную монету на пятидесяти шагах.

— Учись, сынок, — сказал покровительственно. — Ничего, попрошу кого-нибудь из ротных взять тебя на стрельбище в ближайшие дни, снова поучишься из настоящего боевого оружия стрелять, если забыл.

Отец сдержал слово, и уже в конце недели я знал, как больно бьёт в плечо приклад советского автомата АКМ и ручного пулемёта Калашникова калибра 7,62 мм., и как можно точно попасть в цель на двадцати пяти метрах из пистолета Макарова.

Но всё равно впечатления от стрельбы из боевого оружия не шли ни в какое сравнение с теми, что я получил от вождения танка.

— Машину умеешь водить? — спросил меня невысокий младший сержант в лихо сдвинутом на затылок шлемофоне.

— Умею, — ответил я.

Это было правдой. Если бы Кемрар Гели не умел водить антикварную машину, он сейчас спокойно готовился бы к первому в истории Гарада межзвёздному полёту, а не собирался сесть за рычаги танка на Богом забытой планете где-то на окраине Галактики. Впрочем, весьма симпатичной планеты, следует признать. И люди здесь хорошие, несмотря на техническую и социальную отсталость. Да, на Гараде машины были другие. Но и мальчик Серёжа Ермолов тоже умел водить. Первой машиной, за руль которой он сел, был уже упомянутый Москвич-403. Затем были служебный ГАЗ-69 отца и, наконец, новенькая «копейка» — ВАЗ-2101.

— Здесь то же самое. Только вместо руля — рычаги. Два положения. Первое — для поворота, второе — для разворота. Левый — налево. Правый — направо. Давай, садись. Только шлемофон надень, без него нельзя.

Я натянул на голову шлемофон и уселся за рычаги. Роста вполне хватало, чтобы глядеть из люка на пыльную, разбитую и перемолотую гусеницами, трассу танкового полигона, расположенного в сопках за Кушкой.

Младший сержант сам завёл двигатель, и тот громко зарычал сзади, в бронированном нутре машины.

— Сцепление, первая, и вперёд! — скомандовал сержант.

Я выжал сцепление и попытался включить первую передачу.

Не получилось.

— Смелее! — крикнул сержант, расположившийся позади меня, в башне танка. — Это тебе