По-видимому, подобные вылазки на Сендегу под Харино совершались из Щелыкова довольно регулярно, так как сообщения о них мелькают в письмах: «Читаем, гуляем в своем лесу, ездим на Сендегу ловить рыбу, сбираем ягоды, ищем грибы». Сюда чаще всего водили на прогулки детей – близко, красиво, земляники много, а те даже в Москве бредили Хариным, сравнивали с его полянками и лужайками все, что поддавалось сравнению.

Детей дальше «Шишки» не пускали, сам же Островский нередко, побродив по пустоши, поворачивал налево, туда, где виднелись коньки крыш деревни Лобанове. Деревня была небольшая и считалась новопостроенной – еще в конце XVIII века по документам она именовалась Ново-Лобановом. В саму деревню Александр Николаевич, если не было особой нужды, не заходил – он поворачивал у крайней избы и, сопровождаемый лаем собак, спускался по широкой луговине к Сендеге. Речка в этих местах виляла, кружилась, то совсем суживаясь, то распадаясь на два рукава и образуя низкие песчаные острова, обрывистые ее берега поросли малиной, черной смородиной и, увы, жгучей крапивой.

По жердочкам драматург осторожно перебирался на левый берег реки – когда за год до смерти он не отважился на это, не доверяя слабым ногам, то сопровождающие Александра Николаевича крестьяне, встав прямо в воду – Сендега здесь неглубока, провели его под руки.

Перейдя реку, Островский шел иногда по тропке через урему налево, к «Стрелке». Профессор Александр Иванович Ревякин, занимавшийся изучением местных мотивов в творчестве Островского и опрашивавший в 1930-х годах местных жителей, отмечал в монографии: «Создавая обстановку «Снегурочки», Островский, несомненно, имел в виду и так называемую «Стрелку». Это высокая гора на левом берегу Сендеги против деревни Лобаново. С этой горы, ныне заросшей лесом, открывался великолепный вид на окрестности. На «Стрелке» были устроены беседки для сиденья и большая крытая беседка-гриб. По воскресеньям сюда собирались девушки и парни всех ближайших деревень и сел на гулянье: пели песни, водили хороводы, танцевали кадриль, отплясывали русскую. На «Стрелку», полюбоваться народным гуляньем, съезжались многие владельцы окрестных поместий. Особенно частым посетителем «Стрелки» был Островский, прибывавший сюда со всей семьей. Старики вспоминают, что он оделял ребят конфетами».

Склоны «Стрелки» поросли редко встречавшимся в щелыковских местах орешником, и туда жители ходили и «по орехи». А местные помещики, наглядевшись на гулянье, перемещались обычно на красивый крутой изгиб реки несколько ниже по течению. Изгиб этот старожилы и поднесь зовут «Дворянской лукой». Владельцы окрестных усадеб, большинство которых постоянно жили и служили в крупных городах, а в родовые гнезда, ставшие, по существу, дачами, съезжались лишь на лето, собирались на луке по предварительной договоренности с собственными припасами, с музыкой, беседовали и веселились. Откуда повелась такая традиция, неизвестно. Драматург не манкировал подобными съездами, но, в отличие от большинства соседей, являлся на берега Сендеги не один-два раза за лето, а значительно чаще. Об этом тепло вспоминали позднее и крестьяне:

«Затейник был большой. Соберет, бывало, семью всю и гостей, и поедут пить чай на реку Сендегу к деревне Сергееве. Место-то там больно красивое – луг большой, а кругом лес высокий. Ягод да грибов там было всегда много. Погуляют, ягод наберут и соберутся все у самовара, а из деревни ребятишки прибегут на приезжих посмотреть, и каждого Александр Николаевич конфетами оделял. И все это от души да с добрым словом».

На лошадях с семьей и гостями Александр Николаевич ездил в Сергеево не через Сендегу, а по большаку, сворачивая не доехав Ивашева. Однако и от «Стрелки» сама деревня, упоминаемая в крестьянских воспоминаниях, находится неподалеку. Надо еще спуститься немного по течению Сендеги, дойдя до крутого косогора, разрезанного лесистым оврагом. Поднявшись на косогор, прежде всего мы увидим впереди огромный вяз в три обхвата и вблизи несколько изб. Возраст вяза измеряется столетиями, на его могучих выпиравших из земли корнях любил, по преданию, отдыхать Островский. Сергеево принадлежало ему, и драматург периодически бывал там. Главное, ему нравилось само местоположение Сергеева: «Наш дом стоит на высокой горе, – объяснял он друзьям в первый приезд в Щелыково, – побольше нашей Воробинской, а есть места, например, деревня наша Сергеево, откуда наш дом кажется в яме, а эта деревня в четырех верстах от нас на север». Увлекающийся молодой литератор гиперболизировал – от Сергеева до Щелыкова не более двух с половиной верст, и из деревни усадьбу никак нельзя разглядеть. Но Островского поймешь – вид с сергеевского косогора действительно открывался далекий.

Столь выгодное местоположение селения давно заметили и одобрили местные жители. В седую старину, когда в щелыковских краях бродили отряды татар и черемис, деревня называлась «Сергеево городище». Видимо, она была древнейшим укрепленным поселением округи, где за земляными валами и деревянным тыном отсиживались от врагов окрестные крестьяне. Укрепления ликвидировали уже в XVII столетии, а деревню именовали «городищем» до времени Островского. Интересно и то, что в Сергееве в большом количестве всегда росли вязы – деревья весьма редкие в здешней местности. По мнению дендрологов, большой сергеевский вяз – самое древнее дерево на территории Костромской области. Конечно, Островский показывал его всем своим гостям.

Во владении Островского было Сергеево большой и многолюдной деревней с избами в два порядка – захирело оно, умалившись до пяти домов, значительно позднее. А вот соседняя деревня Тимино, от которой ныне и следа не осталось, и при драматурге была крохотной.

Расположено Тимино было в полуверсте от Сергеева, еще выше по течению Сендеги, в так называемой Голубиной долине.

Во времена драматурга стояло в Тимине два крестьянских двора и в стороне от них – маленькая деревянная усадебка, по существу, флигелек, окруженный неказистыми и ветхими службами. Жила в этой усадебке девица из дворян Ирина Андреевна Белехова.

Имя Белеховой было хорошо знакомо всей округе. Никто уже и не помнил, каким образом она появилась в Щелыкове в самом начале 1820-х годов и устроилась там в роли приживалки при Прасковье Федоровне Кутузовой. Была она тогда еще молодой, двадцатилетней, и сумела угодить своей услужливостью болезненной и суеверной покровительнице. В 1821 году Кутузова даже подарила ей, оформив подарок по закону, пять душ крестьян из села Твердова и несколько десятин земли в Щелыкове. Белехова уже намеревалась обстроиться в щелыковской усадьбе, но Прасковья Федоровна скончалась, а ее наследники, Сипягины, поспешили выкупить у приживалки и крестьян, и землю. Ирина Андреевна не упиралась, а на полученные деньги купила в 1833 году у помещика Арнольда два двора в Тимине и стала местной помещицей. Владелицей она оказалась жестокой и деспотичной, прославилась своей скупостью, но средств ей все равно не хватало – что могли дать два нищих крестьянских двора, тем более что и земли у Белеховой было немного – Тимином владела она не одна, а вместе с богатой помещицей из Покровского Н. Н. Молчановой и Сипягиными. Ирина Андреевна приспособилась стать нужной персоной при своих зажиточных соседях, а особенно при хозяевах Щелыкова. Сипягины, жившие постоянно в селе Кабанове – своей галичской вотчине, начали поручать Белеховой присмотр за кинешемской усадьбой в зимнее время, а потом и надзор за полевыми работами – та принимала такие поручения охотно, извлекая из них свою выгоду. К Островским мелкопоместная соседка перешла как бы вместе с Щелыковом, да и по Тимину они стали соседями. Николай Федорович, все предпочитавший делать сам, правда, в ее помощи не нуждался, но после его смерти вдова, Эмилия Андреевна, стала все чаще прибегать к услугам Белеховой, и та вновь сделалась своим человеком в щелыковской усадьбе.