А вообще, история Севастьянова – это тема большого сентиментального романа. А в этом, пора признаться, я совсем не сильна. Но если коротко, или, как сейчас говорят, синопсис, то вот: обычный курортный роман, потом, как в моем любимом кино, они поняли, «что обрели друг друга», что это любовь. Ну такое вот. И он все резко перевернул в своей жизни. То есть не шуровал где-то там под кустом, не шатался по баням или еще каким-нибудь злачным местам или как другие, на курсы ездят. Повышения квалификации. Он – нет. Все разрубил, оставил жене и детям ВСЕ, а Раду с ее детьми забрал из ее города, сначала жили на съемной квартире, потом он поднатужился. Словом, настоящий мужчина был. Ну и любил, конечно...

Короче, мы купили Раде этот бриллиантовый браслет. И я тогда еще подумала, что к этому браслету надо бы и платье, и обувь, и автомобиль, и охрану, и виллу... А потом посмотрела внимательно на Севастьянова и подумала, что главное у нее есть, у Рады. Остальное уже неважно. Как говорится, она и без черевичек...

Ну, словом, ослепленная блеском «Де Бирс», покачиваясь, я еле выбралась из магазина и вдруг увидела прекрасную картину. На белой лошади верхом въезжал во внутренний двор поместья крупный полноватый дяденька в высоких узких сапогах для верховой езды, зеленой шерстяной кофте на пуговицах и в жокейской кепочке. А лошадь под уздцы вел совсем древний, но очень стройный красивый дедушка в поношенном странного кроя сюртуке. Всадник спешился, аккуратно ступив ногой на специальное деревянное приспособление, опираясь на руку деда, и спустился в подвал.

И несмотря на то, что мне тогда уже было ого сколько лет, я впервые в жизни погладила лошадь. И с ужасом подумала, что могла бы упустить такой шанс. И тут же навсегда это запомнила. И теперь, когда мне выдается удача погладить лошадь, я всегда вспоминаю ту, белую лошадь в Олтоурп-кэсл. И как фыркала тихонько, как ее спинка подрагивала мелкой волной. Это потрясающее ощущение, и, если бы я умела писать стихи, я бы написала что-то о ее велюровой теплой шкурке и шелковистой, но жесткой гриве, о мягких влажных губах, о лиловых чернильных влажных глазах... И еще о том, как лошадь кивала и шаркала ножкой: «Hello! Hello!» И в тот момент я вообще забыла, где я, какие у меня обязанности, кто я... так бы и обнимала лошадь за шею. А она бы ножкой шарк-шарк и головой: «Привет! Привет!»

– Что ты тут стоишь?! Побежали за ним! – подбежал запыхавшийся Дуглас. – Вот удача! Он приехал! К счастью, мы знакомы, он патронирует нашу молодежную организацию, бежим, я тебя представлю! Быстрей! Давай! Ну пошли, оставь уже эту лошадь. Лошадей ты еще увидишь, а лорд Спенсер – один!

– Сэр, – сказал Дуглас, – это Мэриэнн.

– Мэриэнн, это лорд Спенсер.

(Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса.)

– Как поживаете, Мэриэнн? – поздоровался лорд в домашней зеленой кофте.

– Спасибо, сэр, хорошо, – ответила я, пожимая большую теплую ладонь и чуть-чуть приседая. – А вы как поживаете?

И тут – внимание! Притом что я безобразно близорука, моя зрительная память очень цепкая. И вот она, прямо как компьютер, перебрав все варианты, подсовывает мне картинку, где этот самый дяденька ведет свою дочь-невесту к алтарю. Ну да, ну да! Это был отец ее высочества принцессы Уэльской леди Дианы лорд Спенсер.

– Позовите Майкла, – распорядился лорд куда-то в двери через плечо. – Сейчас придет Майкл, – потирая ладони, пообещал сэр Спенсер и кивнул на что-то странное, лохматое, висящее на боковой деревянной панели над большим основательным и высоким столом.

Пришел маленький, робкий, стеснительный Майкл, тот самый дедушка в длинном сюртуке, щуплый мальчик очень преклонного возраста.

– Кам он, Майкл, – сказал лорд, – начнем.

Майкл прошел за стол, снял лохматое с панели и нацепил себе на лицо. Это была искусственная, довольно потрепанная, кудлатая, видавшая виды седая борода.

Что-то в этом всем действе было нереальное – пожилые достойные люди, один в домашней кофте, тем более зеленой, второй – в ветхом сюртуке, устраивают какое-то детсадовское шоу. А оказалось – как всегда – тра-ди-ци-я.

Да-да, банально. В тысячный. В миллионный раз говорить, что Британия – страна традиций. Но поражает это удивительное бережное отношение ко времени, к прошлому своего дома – чтоб ничего и никого не забыть, чтоб и дети, и внуки...

Отец невесты Дугласа Вуда, адвокат Саймон Беннет, сказал как-то за обедом с почтением и скорбью в голосе: мы, британские адвокаты, носим черные мантии не просто так, а в знак траура по безвременно умершей королеве Мэри, супруге Вильяма Третьего.

– А... А когда ее величество... эээ... упокоилась? – осторожно спросила я, такая печальная тишина повисла над столом от слов мистера Беннета.

– Как это «когда»?! – возмутилась его дочь, невеста Дугласа. – В 1694 году, конечно!

На мой немой вопрос адвокат Беннет развел руками:

– Ну и что?! Да, это было давно. Но мы все равно носим траур. Потому что так принято. Такова традиция.

Майкл разлил вино и раздал всем чуть влажные запотевшие бокалы, я сделала глоток, поставила бокал на поднос и полезла в сумку за платком, чтобы вытереть влажные пальцы. Но в этот же миг ко мне подскочил Майкл и, вытянув вперед подбородок, подставил бороду: вытирайте, мисс. Так принято. Такая традиция...

Потом мы снова вернулись в замок: Рубенс, Ван Дейк, Рейнольдс. Старинная керамика и мебель. Большая библиотека с кожаными креслами, гостиная с галереями, дубовые лестницы и зал, где для посетителей в Рождество наряжают елку и угощают рождественским обедом. Бизнес – налоги на землю, сад и конюшни, и овес нынче дорог...

Словом, ничего особенного, по сравнению с винным погребком, сэром Джоном Спенсером, его белой лошадкой и фальшивой бородой старого чопорного лакея.

Туристы, ожидавшие своей экскурсии, весело играли, бросая друг другу соломенную шляпу с большими полями. Лужайка зеленела и манила, в огромном саду перекликались птицы, удобные тропинки вели к старому пруду... И ее высочество леди Диана тогда была еще жива, молода и восхитительна, но уже несчастна...

А восьмидесятилетний лорд Спенсер был печален и думал, вот если бы хотя бы пятьдесят... Ну шестьдесят... Ну ладно, ну пусть хотя бы семьдесят... И не знал тогда, что через несколько лет так трагично и нелепо рухнет жизнь его любимой дочери.

Автобус наш выехал за ворота имения, прекрасный день клонился к вечеру, а над утомленным Олтоурп-кэсл сгущались тучи. Англия: утром – солнце, в полдень – дождь. Радуйтесь доброй погоде, ваше высочество принцесса Уэльская, радуйтесь, лорд Спенсер. Над вашим домом собирается буря...

Когда мои дети спросили, что же мне запомнилось больше всего, что понравилось больше всего в Великобритании, я ответила сразу, не задумываясь и однозначно: это был день, когда я никуда не пошла, никуда не поехала, ничего не переводила, а осталась в имении Максвеллов и била баклуши.