своим грязным делом, азиат смотрит на еще полное ведро краски, потом на машину, потом снова на ведро. Муки терзания длятся недолго и он размашисто выливает краску на лобовое стекло автомобиля.

— Еп твою мать! Скотина такая! — орет дед. — Это ж ни хрена ж себе происшествие!

— Прямо с языка снял, дед, — хмуро произношу я.

Смотреть как мою машину сверху донизу обливает краской какой-то иммигрант неприятно. Даже может больно. Я любил этот Мерседес. Всегда относился к вещам трепетно, а к дорогим машинами подавно.

— Так, дед, а можно эту запись как-то себе получить? — спрашиваю я.

— Конечно, забирай. Паразит такой надо же. Стояла машина никому не мешала, — праведно ворчит старик.

Легко сказать забирай. Где ее вообще найти у них тут? Не придумав ничего лучше, я просто отснял нужный мне фрагмент на телефон. Если эта запись мне нужна будет в оригинале, думаю у них она сохранится в архиве

Я встаю с кресла и оборачиваюсь.

— Спасибо, дед, — я протягиваю ему руку, тот несильно ее сжимает. — Выручил.

— Да-да. Пожалуйста, — бормочет старик. — Надо же сколько дерьма по улицам ходит. Ты уж найди его.

— Найду обязательно, — усмехаюсь я и кладу ему руку на плечо.

Я выхожу из каморки. После темного помещения, глаза слепнут от яркого света. Я пытаюсь проморгаться и чувствую вибрацию в кармане. Я достаю телефон.

Черт!

На экране высвечивается одно из двух имен, кому я так не хотел звонить.

— Да, пап, — говорю я в трубку.

— Здравствуй, сын, — слышу строгий голос отца. Мы не созванивались больше месяца. — Как дела? Что нового?

— Да вроде ничего, — пожимаю плечами я. Прохожу по холлу больницы и иду к дверям выхода. — Новостей тоже никаких.

— Да? — удивляется отец. — А что за билборд появился напротив «Есенина»?

Так и знал!

Вот так и знал, что он объявился не просто так. Все время пытается меня контролировать и поучать жизни. Почему рядом с ним, пусть даже и по телефону, я все время ощущаю себя маленьким, несамостоятельным мальчишкой? Я всю жизнь хотел выйти из-под его опеки. Из-под его постоянных нравоучений и навязывания мне чужой жизни. Он всегда хотел чтобы я поступил на юридический и стал адвокатом. Но как же велико было его разочарование, когда я бросил учебу и пошел пробовать себя в бизнесе. И даже когда я достиг успеха сам, без его помощи, то так и не добился его признания.

— Это происки конкурентов, — отвечаю ему, выходя из здания больницы. — Не обращай внимания. На меня взъелся один наглый боров. Ничего серьезного.

Еще полчаса назад я раздумывал позвонить ему или нет. А сейчас, когда он сам звонит мне, я испытываю стойкое сопротивление. Попросить помощи у отца, означает признать себя слабым, признать свое поражение и еще раз доказать ему его правоту. Марк Михельсон — это только куст рядом с огромным дубом — Давидом Михельсоном. Понимаю, что возможно глупо, но пока я постараюсь решить свои проблемы сам. Отец — это крайний вариант.

— Наглый боров — это ты про Боровикова или Семенова? — сердится отец.

Он в курсе всего! Откуда? Отец не перестает меня удивлять.

— Откуда у тебя эта информация? — нахмурившись, спрашиваю я.

— Есть у меня свои источники, — небрежно бросает отец. — Сын, Боровиков меня волнует мало — он никто. Но Семенов серьезная фигура. С ним шутки шутить не стоит. Что у вас произошло?

— А что, твои источники не снабдили тебя информацией в полном объеме? — хмыкаю я.

— Не время для иронии, — коротко говорит отец. — Отмахнуться от этого человека не получится. Он злопамятный! И злость в этом слове на первом месте не просто так. Я переживаю за тебя.

Надо же! Переживает. Впервые слышу от него эти слова.

Я стою возле Мерседеса, держа трубку возле уха и пытаюсь ногтем соскоблить засохшую краску с двери. Мечусь между тем, чтобы рассказать отцу правда или все-таки пока умолчать. Соблазн велик.

— Не вкусно покушал в «Есенине», только и всего, — решаю отложить правду на потом я. — Говорю же, ничего серьезного. Нам просто нужно встретиться и поговорить. Утрясти наши разногласия, так сказать, по-мужски. Но он пока не хочет меня слушать, вот и получается неприятная ситуация.

На том конце повисает тягостная тишина. Отец тяжело дышит в трубку, и я не могу понять его реакцию. Скорее всего он не поверил мне. Но это его проблемы. Или мои?

— Как скажешь, — вновь сердитый тон отца. — Заезжай на ужин как-нибудь. Мать будет довольна.

А ты? Ты будешь доволен?

Хочу задать этот вопрос, но вместо этого:

— Да, конечно. Спасибо, пап. Ты не против если я приду с девушкой?

— С той сисястой шмарой? Против! — гаркает отец. — Я задолбался объяснять матери, что это у девок мода сейчас такая.

Я смеюсь. Он всегда был против Люси.

— Нет, — отвечаю я. — С сисястой шмарой давно покончено. Сейчас я вместе с другой. Она хорошая, умная, добрая. Скромная! Тебе и маме должна понравится.

— Ну ладно, — смягчается отец. — Если это не одна из тех клубных шлюх, которые вечно вьются возле тебя, то, конечно, приводи.

— Договорились, — говорю я и вешаю трубку.

Рука крепко сжимает смартфон. Я сам должен разобраться в этой ситуации. По крайней мере без помощи отца. Один из двух контактов отвалился сам собой. Значит остался всего один. Последний человек, кто мне может помочь. Я снова открываю телефонную книгу, ищу нужное имя и заношу палец над контактом.

Звук клаксона и шум двигателя прерывают меня. Возле Мерседеса останавливается эвакуатор. Из открытой водительской двери вылезает молодой парень. Он поднимает на лоб солнцезащитные очки-авиаторы и присвистывает.

— Вот это номер! — говорит он. — Такого я еще не видел.

Он спускается на асфальт и идет к Мерседесу, не отрывая своего взгляда от надписи на двери.

— А че это она? — спрашивает он, встав возле автомобиля и уперев руки в бока.

Я неподвижно стою с занесенным большим пальцем над экраном телефона и смотрю на него.

— Кто она? — спрашиваю его.

— Ну баба, — отвечает тот. — Аборт что ли заставил ее сделать?

Я смеюсь в голос и убираю телефон