– Мне надо работать, – сказал Антони после четвертого приглашения. – Жаль, но ничего не поделаешь.

– Думаю, что все потому, что я тебе не нравлюсь, – сказал Брайан со своим всегдашним видом побитого спаниеля. – Я тебя раздражаю. Ну, давай, имей мужество, признайся. Я сам знаю, что я зануда. Веста так много раз говорила мне об этом.

– Ну, коли тебе это так интересно, то да, – ответил Антони. – Меня раздражает, что я каждый день должен напиваться с тобой до бесчувствия. И я не могу себе этого позволить. – Он на секунду задумался. – Послушай, если хочешь, приходи ко мне завтра вечером. Я проставлюсь пивом.

Брайан расцвел и сказал, что Антони настоящий друг. На следующий вечер, ровно в семь, он появился на пороге комнаты № 2 с бутылкой водки и бутылкой французского вермута. Шесть банок пива, выставленные Антони, выглядели настоящей насмешкой. Весь вечер Брайан нудно рассказывал о своей работе – он торговал антиквариатом в магазине брата Весты, – об ужасах жизни на съемных квартирах; о том, что Веста не хочет ребенка, даже если у них будет свой дом; о ее постоянных отсутствиях по вечерам – на этой неделе чаще, чем раньше, – и о своем пьянстве. Тони, я что, действительно алкоголик?

Антони дал ему выговориться, время от времени вставляя односложные замечания. Он размышлял о письме Хелен. Легко было говорить о том, что расставания сближают, но «с глаз долой – из сердца вон» тоже еще никто не отменял. Антони не ожидал, что ее письма будут почти полностью посвящены страданиям Роджера. Ведь в то лето их мимолетных встреч и двух недель тайных любовных свиданий, пока муж был в какой-то командировке, о Роджере вообще не было никаких разговоров. А теперь это был Роджер, и опять Роджер, и только Роджер.

Иногда я спрашиваю себя, не лучше ли нам забыть друг друга. Мы ведь можем это, Тони. Даже я, которую ты всегда называл сверхромантичной, знаю, что люди не могут платонически любить друг друга всю жизнь. История Троиля и Крессиды прекрасна, но нереальна. Нам надо преодолеть самих себя. Ты женишься на девушке, которая будет свободна и не создаст тебе дополнительных проблем, а я смирюсь со своей жизнью с Роджером. Мне просто кажется, что я не смогу годами наблюдать за мучениями и страданиями Роджера. Ведь все эти годы я буду чувствовать ответственность за то, что разрушила его жизнь…

Как это все глупо и нелогично, подумал Антони. Они совсем не собираются платонически любить друг друга годами – это больше подходит именно Роджеру. Вся эта иррациональная чепуха…

Антони уже раз пятьдесят повторил Брайану «да», «понятно», «а вот это плохо». Это ему так надоело, что он наконец выставил Брайана за порог, сунув ему в руки две наполовину пустые бутылки с выпивкой. Сам он выпил не больше пинты пива, и поэтому опять уселся за работу и продолжал писать до двух утра.

Хриплый голос Стэнли Каспиана, который, как всегда, говорил с набитым ртом, разбудил его в десять. Антони подождал, пока Стэнли с Артуром не уйдут, прежде чем пройти в ванную. Было очень удачно, что он оказался в холле, когда пришли Линтия Карвил, ее сын, Стив и Дэвид, потому что позвонили они в звонок Артура Джонсона. Антони увидел их силуэты за красно-зеленым стеклом и подумал, что ему надо написать свое имя под своим звонком. Он вышел и провел их на задний двор к двери подвала. Линтия захватила фонарь и две свечки, а мальчики привезли тележку с корзиной. Они не стали опускать корзину в подвал, а грузили ее руками прямо на тележке. На Антони большое впечатление произвела физическая сила Линтии. У нее было идеальное тело – мускулистое, но в то же время со всеми необходимыми изгибами в нужных местах. Джинсы и свитер, которые она надела, не скрывали ее грациозных движений, за которыми Антони следил с виноватым удовольствием.

– Там гораздо больше дерева, чем я думал, – сказал он отрывисто, когда понял, что она заметила его взгляд. – Придется приезжать еще раз. – И толкнул дверь, как будто хотел ее захлопнуть.

– Не забудьте, мой мальчик все еще там, внизу, – заметила Линтия. – Все мальчишки еще там. И у них ваш фонарь.

Профессиональная подготовка спасла их от попадания во всегдашнюю ловушку для взрослых: мы сделаем все сами, потому что так будет быстрее и лучше, чем если этим будут заниматься дети. Но после того как тележка наполнилась, они позволили ребятам исследовать оставшуюся часть подвала.

– Лерой! Где ты? – позвала Линтия, и в ответ они услышали приглушенное «мам!», полное восторга и озорства.

Стив и Дэвид сидели в первой комнате подвала на перевернутой коробке, и между ними лежал фонарь. Увидев Линтию, они захихикали. Со свечой в руке она прошла через вторую комнату, двигаясь довольно неуверенно среди гор мусора. Антони шел сразу за ней, поэтому, когда, приблизившись к порогу третьей комнаты со свечой, которая только слегка разгоняла черную пустоту, Линтия вскрикнула от ужаса, он схватил женщину за плечи.

Ее страх был мимолетным. Крик ужаса уступил место веселью в стиле Вест-Индии, и она, сбросив руки Антони со своих плеч, бросилась вперед, чтобы поймать мальчика, который прятался в углу. Пока женщина ловила смеющегося мальчугана в пляшущем свете свечи, Стив высветил фонарем у противоположной стены бледную фигуру, опирающуюся на стену, с сумкой, надетой на согнутую руку.

– Ты хотел довести свою бедную мамочку до инфаркта, я тебя знаю, – сказала Линтия.

– Испугалась, испугалась, испугалась! – повторял мальчик не переставая.

– Да все они тут в заговоре, – сказал Антони. – Интересно, как эта штука здесь оказалась?

Он подошел к манекену, с интересом рассматривая помятое лицо и большую дыру на горле. А потом, сам не понимая почему, дотронулся до гладких, прохладных плеч. И ему сразу же вспомнилось теплое тело Линтии под его пальцами, и Антони понял, насколько он изголодался по простым прикосновениям к женщине. В фигуре, которая лежала перед ним, было что-то непристойное – казалось, что эта бездушная кукла с небывало белой кожей, твердой, как панцирь черепахи, и неестественно тонкими и длинными конечностями просто издевается над ним. Ему хотелось пнуть этот манекен и оставить его валяться на грязном полу, но он сдержал себя и быстро отвернулся. Остальные уже ждали его у выхода, собрав фонари и свечи.

В ноябре кончался срок, который Антони дал Хелен на размышление и принятие решения. Теперь ноябрь был уже не за горами, и он должен был звонить Хелен в среду, 30 октября. Письмо, которое Антони получил во вторник, было посвящено на этот раз не страданиям Роджера, а их с Хелен чувствам. В письме она писала о своей любви и вспоминала о том, как они занимались любовью, поэтому когда он читал его, то почувствовал напряжениевнизу живота, которое обычно появляется при воспоминании о каком-то одном, особенном соитии. Понимая это, он решил, что в телефонном разговоре обязательно вспомнит о том разе, чтобы усилить давление на женщину. Именно из-за этого Антони не хотел, чтобы его разговор услышала Ли-Ли Чан, или семейка Котовски, или новый жилец, которого он мельком видел один или два раза. Почему бы не попросить у Линтии Карвил разрешения воспользоваться ее телефоном? Это может дать ему двойной выигрыш. Во-первых, полное уединение, а во-вторых, подобная просьба, которую надо будет объяснить, что, несомненно, приведет к обсуждению его отношений с Хелен, сможет укрепить зарождающуюся дружбу между ним и Линтией.