class="p1">— Так тебе-то что, сравнил, — голос волонтера сбился на причитания и ругань. — Вон, тут последние помирают. И я следом…

— Что за спешка? Помирают, так земля их примет, рядом с лейтенантом будут лежать. Такая честь, аж завидно. А ты поживи еще. Лягушек наловим, сеть сплетем…

— Не понимаешь ты, — застонал Сан. — Я с ними связан. Плотнее пуповины связь, нах, такой паропровод, что ничем не оторваться. Общность мы, громадство, мляее. Племя мы древнее, прородительное. Одному не выжить…

— Отчего же одному? В лагере ваших полным-полно, на три племени хватит. Завтра-послезавтра катер будет готов, поплывем, через неделю соплеменников встретишь. Танцы, молитвы, разговоры…

— Что, правда⁈ Да нет, врешь. Винт нам не освободить.

— Поплывем, — я вполсилы пустил шар-биток на весьма рисковый и сомнительный отыгрыш. — Мне видение и сон был. У слепых такое бывает. Мы чуткие. Известное дело. Вот, древний Гомер, к примеру…

— Ты плыть собрался или поэму сочинять? — стонуще засмеялся не в меру образованный гребец. — Тоже, античный сказительхнаб.

— Пусть не сказитель, а вот завтра посмотрим, — настаивал я. — Я не глазами вижу. Вот как с веслами и яликом получилось, все подробно угадал. А до этого раньше всех знал, что лейтенант окочурится. Во мне дар пробуждается! Чай пить будешь? Кипяток еще горячий. Или назад нести?

Парусина зашуршала, у меня взяли чайник. Судя по всему, руки у Сана сильно дрожали. Я слышал, как он проливает тепловатую воду, промахиваясь мимо своей щербатой плошки.

— Дар, говоришь? — слабо пробормотал гребец. — Да какой, нахдар? Хотя тут Болота, мляихна. Все может быть. Попробую дожить, хотя спина… — он перешел на сплошные «х», «бэ» и «ё»…

Чайник я вернул в целости, что было проконтролировано сэром-адмиралом. Здоровые вояки проверили оружие и задраились в трюме, а больные-слепые-никому не нужные, — в смысле, я, — легли у костра. Жаловаться причин не имелось: одеяла подсохли, ночь выдалась теплой, а москиты-воробьи еще нас не навещали. Я не боялся — крепла уверенность, что раз я слеп и уже не очень жив. Болота меня не тронут. Ведь так или иначе, я уже стал частью их. Не знаю откуда взялся столь странновато-философский взгляд на игровой стол жизни, но тем не менее…

Проснулся я оттого что меня душили. Черт, философские теории — чрезвычайно вредные и пустые выдумки. «Болота меня не тронут» — а чьи это лапы на моей не такой уж толстой шее?

Уже сипя, я наугад ударил локтями, пытаясь сбить хватку душителя. Тот покачнулся, но усидел на мне. От врага пахло гноем и болезнью, он не казался особо мощным и уверенным

— я забарахтался с новой силой и надеждой. Ах, если бы у меня был нож! Удалось боднуть врага головой — угодил куда-то в плечо. Этим промахом враг не замедлил воспользоваться, перехватив меня за кадык. Я еще мог с трудом дышать, но процесс стал чертовски болезненным. В отчаянии моя правая ладонь зачерпнула грязь из подсохшей лужи, я влепил горсть этого жалкого оружие туда, где по моим предположениям должна была находиться физиономия негодяя. Удар пошел киксом, но куда-то я попал — схлопотав грязи, враг ошеломленно фыркнул. Хватка чуть ослабла, я сбил со своего горла руку душителя. На меня тут же навалились сильнее, и внезапно вцепились в горло зубами. Я взвыл от боли и вывернулся. По горлу текла кровь, меня вновь притиснули к земле…

— Умри, нахе. Я поплыву. Не он, не ты, нах. Мне млянадо, — стонал враг.

Волонтер! Неужели Сан настолько озверел⁈

— Тебе надо⁈ — вне себя просипел я и врезал уже точно зная, где хлебало этого выродка. — На!

Мой кулак крепко врезал в костлявую челюсть, противник на миг замер. Я добавил еще разок и весьма славно… Хекнув, душитель откинулся, и третий удар пришелся в пустоту. Черт, вот же невезение — я снова потерял ориентиры! Меня схватили за волосы, попытались загнуть голову. Шею вновь полоснуло болью, но я больше не собирался позволять себя грызть. Мы покатились в отвратительно объятии, я порывался как следует врезать, он довольно бессмысленно хватал меня за одежду, пытаясь вновь добраться до горла. У меня мелькнула мысль, что этот герой малость послабее даже средненького слепца-британца, но тут он опять умудрился вцепиться в мои волосы. Прием не смертельный, но чертовски болезненный.

— Удавлю! — заорал я, опрокидывая его на лопатки. Размахнуться как следует не удавалось, меня рвали и драли, будто в драке подвыпивших прачек. Молотя куда попало, я чуть не выбил пальцы, крепко врезав по корню. Вот же невезенье! От моих волос, должно быть, мало что осталось — противник цеплялся за них, за уши, за бинт, раздирая все, до чего мог дотянуться…

Я осознал, что подо мной вовсе не Сан — узкое искаженное лицо того высокого волонтера, совершенно безумное, в темных пятнах-прорехах. Черт, да я дрался словно с мертвецом! Сорванные бинты хлестали по этой ужасной роже. В ошеломлении я врезал апперкотом левой, добавил хуком с правой:

— Отстань, дурень!

Он обмяк и уставился на меня. Я слышал, как от катера к нам бегут, ругаются, размахивают фонарем — пятна света суматошно прыгали по кустам. И тут до меня докатилась боль — глаза вновь выжигало. Я слабо ткнул кулаком в нос врагу и обессилев повалился на бок — в глазах дрожали и плыли ослепительные радужные пятна…

— Замерли! Стрелять буду! — во всю мочь вопил Сэлби.

Да я и так уже шевельнуться не мог, почти оглохнув от боли в голове и лишь заслонял глаза относительно чистыми тыльными сторонами ладоней.

— Вот же они сцепились, — услышал я голос склонившегося над нами Магнуса. — Что стряслось-то?

— Волонтер спятил, — простонал я, раскачивая тупеющей от боли головой. — Набросился, принялся душить и кусать. Док, черт возьми, я сейчас сдохну!

— Не лезь лапами к глазам! — скомандовал доктор. — Сейчас промою.

Я стонал и не притворялся — глаза по-прежнему выжигало. Но я был готов хохотать и презирать эту невыносимую боль. Я видел! Пусть всего несколько секунд, но я видел. Исхудавшее, почти не отличимое от черепа лицо безымянного волонтера, язвы на его щеках, длинный клок волос, прилипший к костлявому лбу, безумные глаза — что может быть прекраснее! Я видел, видел, видел!

… — Боль слабеет? — спросил Док. — Компресс должен подействовать.

— Действует,