Итак, спрятав очередной кейк, смыв косметику с лица и почистив зубы, я забираюсь в кровать с плеером. Задрёмываю под Луи Армстронга, поющего о прекрасном мире… Но, примерно через полтора часа, когда диск заканчивается, реальность снова врывается в мои уши смесью визга, смеха и какого-то писка.

2.

Пищит сумка от “Гуччи”, которую Наташка, находясь в стрессовом состоянии, как-то не правильно открыла. Комизм ситуации усиливается тем, что сумка была подарена покинувшим Наташку любовником.

— Даже сумка его проклятая надо мной издевается! Джулия, может, ты знаешь, как заставить её заткнуться?

— Не знаю. Мне никогда не дарили сумок с сигнализацией.

Я достаю из холодильника бутылку с холодным чаем и не надолго задерживаюсь на кухне, наблюдая за тем, как девчонки возятся с сумкой. Они то открывают, то закрывают её, но это не помогает, в конце концов, Наташка просто вырезает ножницами сигнализацию, но та всё равно продолжает пищать, тогда пищалку решают утопить, но и под водой она не умолкает.

Уже рассвело, поэтому, взяв роман Сартра, в котором он рассказывает о своём детстве, я выхожу на балкон. Стою какое-то время, глядя на хайвэй. Я люблю быть в пути — не важно в машине, в поезде или на самолёте, отрезок времени, когда один период жизни уже закончился, а другой ещё не начался… Потом сажусь на табуретку, которую давно сюда притащила, и открываю книгу.

“Гости уходили, я оставался один и, удирая с этого пошлого кладбища, находил жизнь, безрассудство в книгах…”

Смеющиеся девчонки врываются на балкон. Наташка швыряет сигнализацию, та ударяется о стенку лав — отеля и, упав на землю, продолжает пищать. Они ещё какое-то время стоят на балконе, обсуждая это, потом уходят.

“Человеческое сердце, о котором так охотно рассуждал в семейном кругу мой дед, всегда казалось мне полым и пресным — но только не в книгах…”

Эта книга не захватывает меня, не увлекает, но я всё равно продолжаю читать, потому что выбора нет — кроме меня, книг с собой в Японию никто больше взять не догадался, да и те, что взяла я, мною уже прочитаны. Самую скучную — Сартра, я оставила на последок.

Девчонки ещё в течение часа, а то и дольше, будут обсуждать случившееся, поэтому заснуть не удастся. После восьми часов в клубе, наполненном табачным дымом и орущим караоке, мне хочется свежего воздуха и тишины, поэтому я полюбила проводить утро на балконе с ещё спящим городом… Странно, но когда я сижу здесь одна, я не чувствую себя одинокой — я в гармонии с собой и с жизнью, и только в окружении людей всё меняется — досада, одиночество и усталость.

Я замечаю парочку — русская девушка-блондинка и японец лет тридцати. Он уговаривает её зайти в отель, она улыбается, но отвечает отказом. Понятно — старается не обидеть гостя, поэтому отказывается мягко, как бы шутя. Он тоже, как бы шутя, продолжает вести её упирающуюся к отелю — это продолжается в течение пятнадцати минут. В конце концов, японец сдаётся и идёт провожать её до дома. Девушка мне не знакома, наверное, работает в каком-то другом русском хостос-клубе — на Кинсичё их несколько дюжин. “Молодец!” — мысленно одобряю я коллегу, за то, что она не согласилась войти в отель.

Через полчаса к отелю подъезжает пьяная японка лет сорока на джипе. Сбив рекламный щит, она останавливает машину, выходит из неё и идёт развязной походкой в отель — одна. Через пару минут выходит от туда, садится обратно в джип и уезжает. Хм… Чтобы это значило?

Когда солнце начинает припекать сильнее, а машины всё чаще проноситься по хайвэю, я возвращаюсь в комнату. Девчонки уже спят. Я залезаю на свою полку, под одеяло и закрываю глаза. Я знаю, что ещё в течение часа не смогу заснуть — буду ворочаться с боку на бок, вздыхать, сопеть и стараться ни о чём не думать. А к тому времени, когда мне наконец-то удастся уснуть, в Токио начнётся день и, какой-нибудь кретин, прекрасно знающий, что днём все русские хостос спят, позвонит кому-нибудь из девчонок, и она ответит на звонок клиента и разбудит всех своих соседок, разговаривая с ним, но никто не будет возмущаться — ибо бизнес есть бизнес.

Первым позвонившим кретином оказывается Немец — мой давний поклонник, мечтающий на мне жениться.

— Джулия-сан, сюрприз — я в Токио!

Немца прозвали Немцем, потому что этот японец живёт в Берлине, но ради меня регулярно приезжает в Токио.

— Наконец-то! Я очень рада! — Я и в самом деле рада, потому что приезд Немца означает, что в ближайший месяц у меня каждый день будет свидание, ужин в ресторане и подарки. Как обычно, мы договариваемся встретиться возле клуба в шесть вечера.

После разговора с Немцем, я вылезаю из кровати, достаю из платяного шкафа чизкейк и съедаю его, размышляя о том, в какой ресторан я хочу сегодня пойти, потом завожу будильник на 16.30, снова ложусь в постель и сразу же засыпаю, не обращая внимания на то, что люстра на потолке начинает раскачиваться, а кровать дрожать — почти ежедневные землятресения давно стали привычными.

3.

Когда просыпаюсь первая мысль, как всегда: ”Хоть бы душ оказался свободным!” В квартире непривычно тихо. Взяв полотенце и корзинку с шампунем, бальзамом — ополаскивателем, мылом, зубной пастой, зубной щёткой и бритвой, я выхожу на кухню. Маринка сидит за столом, делая макияж.

— С добрым утром! — говорит она.

— Привет. А где все? — спрашиваю я.

— Наташка спит, Жасмин пошла в спорт-клуб, Нинка со Светкой ещё не возвращались… А у тебя дохан?

— Да, Немец приехал.

— Повезло тебе.

— Ага… — отвечаю я, зевая, и иду принимать душ. Настроение у меня хорошее, даже спешащие куда-то по своим делам тараканы не раздражают.

Когда я выхожу из душа — Маринки уже нет, а Наташка всё ещё спит. Понятно — на следующий день после того, как тебя бросили, никому просыпаться не хочется…

Я мажусь всевозможными кремами в комнате возле зеркала, стараясь не смотреть на фотографии, которые стоят у Жасмин на тумбочке в красивых рамочках. Два снимка очень похожих друг на друга мужчин, только одному лет двадцать пять, а другому лет тридцать пять. У обоих очень короткие светлые волосы и типично русские физиономии с одинаковым выражением — самодовольным и нагловатым. Именно из-за этого выражения, я и стараюсь на них не смотреть — оно меня раздражает, хочется плюнуть им в рожу или рассказать об их соседстве на тумбочке у одной и той же женщины… Молодой работает в милиции — он предложил Жасмин руку и сердце. Мужчина средних лет работает олигархом — он предложил ей содержание, не скрывая, что она у него будет пятой. Жасмин выбрала замужество, хотя олигарха любит больше, чем мента…

Намазавшись кремами и захватив косметичку, я залезаю обратно в кровать. Все девчонки красятся, сидя на кухне, только я делаю это, сидя в комнате на кровати. Именно по этой причине я во время всех поездок занимаю вторую полку — очень удобно, тепло и светло (лампа прямо напротив лица висит).

Я люблю краситься, потому что считаю, что без макияжа моё лицо никакое: бледная кожа, синяки под глазами, светлые брови и ресницы. Но косметика меня преображает, превращая, как выразилась одна моя приятельница, в “мультяшную красотку”. Вообще-то, черты лица у меня далёкие от идеальных — нос крупноват, губы тонковаты, лоб широковат, но от всего этого отвлекают внимание глаза, накрашенные они становятся очень красивыми. А ещё я с детства знаю, что у меня обаятельная улыбка, да и с зубами повезло…