прокладывает канализацию и систему орошения, он вкладывает деньги в развитие горного дела… Он как может занимает себя и других, обдумывает план написания будущих мемуаров… Неоднократно повторяет приближённым: «Я не вижу ничего великого в том, чтобы покончить с собой, как в пух проигравшийся игрок. Надо иметь гораздо больше мужества, чтобы жить».

Он на разные лады повторяет эту мысль, потому что наверняка не раз задумывался о бегстве. Только не мог решить – совершить ли ему побег из жизни или с острова. Скорее всего, он задумался об этом уже через неделю. Но со стороны казалось, что Бонапарт смирился со своей долей и решил обосноваться на Эльбе надолго, если не навсегда.

К нему приехала сестра, потом мать… Приезжала Мария Валевская с сыном… В отличие от австриячки, которая, видимо, и не собиралась приезжать. Не приехала к нему и его первая жена, но у Жозефины имелась уважительная причина – она умерла. Получив эту печальную весть, Наполеон на несколько дней превратился в печального угрюмого затворника.

Понятное дело, я никогда не вёл с ним задушевных бесед на личные темы. Не пришлось. Ну, как-никак, субординация и прочее… Но всё же, думаю, я не сильно-то и ошибусь, предположив, что её – Жозефину – он единственную из женщин по-настоящему любил. Развод был необходим. Время пришло. Ему нужен был наследник. Прагматизм взял верх над эмоциональной стороной дела. Жертва была принесена. Остальное – история. Читая впоследствии о его невесёлом финале на острове Святой Елены, я не удивился, узнав, что последние слова Наполеона перед кончиной были «Франция… армия… авангард… Жозефина…». Хотя, возможно, молва лишь приписывает ему эти слова.

Да… Как бы император себя ни занимал, скука подкрадывалась и, окружив, сжимала кольцо. Днём он ещё худо-бедно себя чем-нибудь отвлекал. Но по ночам, когда Наполеона одолевала бессонница, он мучился и томился более всего. В ночное время он иногда отправлялся на прогулку по острову, и нередко мы сталкивались на гребне утёса, носившего название Чёртов Рог, поскольку и я по ночам любил там прогуливаться или сидеть в глубоком раздумье над бушующим морем под звёздным безмолвным небом.

Иногда он заговаривал со мной первым, а иногда проходил мимо, делая вид, будто не заметил меня.

Однажды он спросил:

«Что, старина, опять не спится?»

«Ничего, сир, я уже привык».

«Вот, значит, как? - удивился он. – А к унылому времяпрепровождению здесь ты, стало быть, тоже привык?» -

«Человек, - ответил я, - ко всему привыкает».

«Ко всему, - согласился он, - кроме скуки».

Эх, знал бы он, что такое скука!

Кстати, это поразительно. Мне всегда казалось, что скука – удел простых людей; сложный человек не может скучать, поскольку слишком занят собой. Конечно, все люди эгоисты. Но у простого человека и запросы попроще. На всех уровнях. Не таков человек сложный. Он, например, готов стать самым богатым человеком в мире, чтобы довольствоваться малым. Или вести борьбу с религией, чтобы стать ближе к Богу.

Я не знаю, как и когда Наполеон решился на эту последнюю и самую сумасшедшую в своей жизни авантюру. Но, по-видимому, его мучили сомнения до последнего дня. Но в конце концов, он решился!

Однажды, в конце февраля, мы снова встретились у Чёртового Рога, и он попросил:

«Давай-ка поболтаем, старина. Если, конечно, у тебя нет никаких других срочных дел. Ты не против?»

«Никак нет, мой император. Я совершенно свободен».

«Я тут вот подумал, - сказал он, как всегда, с едва заметным акцентом, - а не вернуть ли нам всё, что принадлежит нам по праву? Мне говорят, это невозможно. Но я давно вычеркнул слово «невозможно» из своего словаря».

Если ты скажешь, что он всего лишь играл передо мной, как он обычно играл на публику, то я отвечу следующее: очень может быть. Может, он и играл, но как величественна была его роль. И если избитое изречение моего друга «Весь мир театр, а люди в нём актёры» верно, то главное в этом мире – достойно доиграть выпавшую тебе роль до конца.

Я ему сказал:

«Что бы вы ни выбрали – мы, ваши верные солдаты, останемся с вами».

Знаю, знаю, можешь понапрасну не кривить лицо и не строить кислую мину. Циничные дети этого пошлого времени, что вы знаете о верности и чести? Вам претит всё благородное и высокое. Вы только естественные потребности возвели в норму, а всё, что выходит за рамки, – в ту или иную сторону – для вас ненормально и дико.

Ладно, сейчас не об этом.

«У тебя есть монета?» – спросил Наполеон.

Я вытянул золотой, который хранил с прусской кампании.

«Бросим жребий. Пусть сама судьба решает. Орёл – возвращаемся во Францию, решка – остаёмся здесь покрываться плесенью. Бросай».

И я бросил. Кувыркаясь, монета взлетела вверх и упала к ногам, потом отскочила и покатилась в сторону…

«Что там?»

Я наклонился и, подобрав монету, сообщил:

«Орёл».

«Ну что ж, - тихо промолвил император, - повторим вслед за великим Цезарем: «Жребий брошен»».

И круто развернувшись, он зашагал прочь от меня…

Спустя несколько дней после этого разговора мы покинули остров. Нас было чуть больше тысячи человек: пятьсот пятьдесят гренадёров, восемьдесят польских уланов, остальные – жители острова, пожелавшие вступить добровольцами в нашу маленькую армию.

Первого марта одна тысяча восемьсот пятнадцатого года наша убогая флотилия, состоящая из полудюжины утлых судёнышек, причалила к французским берегам. Перед высадкой в бухте Жуан, капитан флагмана флотилии, по приказу императора спустил флаг Эльбы и под восторженные крики солдат поднял французский триколор.

Наполеон никогда не славился ораторским мастерством. Но его первую после самовольного возвращения из ссылки публичную речь я помню до сих пор. Она была яркой и немногословной. Наполеон объявил, что он, суверенный государь острова Эльба, вернулся на родину с одной-единственной целью – отнять у короля Францию и вернуть её французскому народу. Он также сказал, что поскольку французский народ верит в него и эта вера придаёт ему сил, то он, располагающий всего шестью сотнями солдат, готов атаковать короля Франции, имеющего шестьсот тысяч солдат.

Непостижимо! Я до их пор не перестаю поражаться. Откуда этот человек черпал силы, решимость и уверенность в победе? Ведь задача была сама по себе безумная. У него всего тысяча человек, а против него – армии. Я не то чтобы преклоняюсь, но… Согласитесь, это достойно уважения.

Через несколько дней