Правда, уже к обеду устал так, что ноги дрожат, как натянутые струны под ударами грубых пальцев, и очень хочется всех послать, а самому где-то лечь и дать отдохнуть измученному телу.

Терда взглянула на меня с неприязнью.

— Опять спишь?.. Бери бадью, принесешь воды из колодца.

— Там глубоко? — спросил я опасливо.

— Дурень, — сказала она с отвращением, — никто тебя не заставляет лезть туда. Там ворот! Иди, тебе покажут, как цеплять ведро на крюк и зачерпывать воду.

Алата засмеялась:

— А потом еще надо ведро поднять, понял?

— Не, — ответил я, — у меня ж руки короткие.

— Зато цепь длинная, — отрезала Терда таким злым голосом, словно уже сажает меня не на эту цепь, а на ту, что покороче. — Иди, там все покажут!

На заднем дворе, куда редко заходят благородные глерды, мелкие постройки, вроде кузницы и дворцовой оружейной, а также колодец, окруженный каменным забором мне до пояса, двое мужчин как раз крутят ворот, вытаскивая из колодца тяжелую бадью с водой.

Вытащили, вдвоем бережно перелили в подставленные ведра двух слуг, а те поперли их, щедро расплескивая по дороге, в сторону головного здания.

Еще там огромный чан, краем вделанный в стену. Когда нет подставленных ведер, мужики выливают воду в этот чан, но, как я заметил, уровень воды там не повышается.

Двое мужчин вышли из-за угла здания, величественные и властные, лица холеные, в каждом движении ощущение своей мощи и беспредельное высокомерие, оба в синих камзолах с множеством золотых пуговиц в два ряда, половина явно просто украшение, короткие воротники с узорчатым краем приподняты, там блестят золотые нити, золотые пояса, брюки тоже украшены золотом, а сапоги так и вовсе выглядят так, словно покрыты серебром.

Я услышал, как первый произнес важно и покровительственно:

— Королеве Орландии недостает решительности. Все, что делает, это просто удерживает власть. Боится сделать лишнее движение…

Второй уточнил с некоторым подобострастием:

— Боится вообще сделать движение! Для нее любое движение — лишнее. А это гибель…

Вид у него предельно презрительный, я подумал, что хоть и гад, но прав: любая формация без движения закисает и загнивает.

Первый подумал, сказал с брезгливостью:

— Однако ж у нас мирно, вот на чем играет. Народ, дескать, богатеет, а у соседей войны, мятежи, перевороты…

Второй громко фыркнул:

— Мирно! Даже эту мирность ей подсказывают глерд Мяффнер и глерд Тархантер. Я бы таких советников… Они от старости вот-вот рассыплются, потому и за мирность. А Орландия выполняет их советы лишь потому, что советуют ничего не делать, сидеть тихо и устраивать балы!

Они прошли вдалеке, продолжая беседу, голоса стихли, я с неохотой повернулся в сторону колодца.

Мужики поглядывают на меня с интересом, что-то уже услышали о новичке, а я сказал с почтительным изумлением:

— Чан никогда не переполняется? Или воду берут с той стороны, в зале?

Один из поворачивающих рычаг ворота сказал словоохотливо:

— Дальше вода сама.

— Ножками, — сказал второй.

— Нет, — возразил первый, — ползком. Как ящерица.

Толстая баба, переливавшая воду в ведерко, сказала ворчливо:

— Парень, не слушай зубоскалов. Вода просто течет, как обычно. Просто не вниз, а вверх.

Мужик шлепнул ее по заднице и засмотрелся заинтересованно, долго ли будет колыхаться.

— Э-э, — выговорил я, — как это вверх?

— Внутри стены, — ответил он, — и до самого верха. Прости, дружище, но, как это карабкается наверх, вместо того чтобы по щелям вниз, тебе никто не объяснит.

Второй гоготнул:

— А кто-то разъяснит, почему течет вниз?

Я преувеличенно громко ахнул:

— Магия?

Он усмехнулся:

— Как здорово, да? С магией всегда все понятно. А ты что так уставился? Это ты Улучшатель? И тут можешь что-то улучшить?

— Вряд ли, — ответил я. — Но если бы магией заведовал я, то воду попросту выжимал бы из туч. Это и проще, и вода там намного чище.

Он посмотрел как на дурака.

— Как может быть что-то чище колодезной воды?

— Вода из туч, — объяснил я. — Та вообще дистиллированная.

— А что такое… дистиллированная?

— Не стану же, — сказал я с достоинством, — вас приучать самогон гнать? Нехорошо. Налейте мне в ведерко, иначе Терда прибьет, если вернусь с пустым.

Они посмеялись, а, пока вытаскивали очередную бадью и наливали мне, я смотрел, как через двор прошел невысокий и грузный человек в плаще до земли и в широкополой шляпе с высокой тульей. При каждом шаге мерно тюкает в пол массивным посохом, здесь их именуют жезлами, хотя жезл в моем представлении нечто коротенькое, но когда посох вырезан из слоновой кости, украшен золотом и драгоценными камнями, то посохом называть уже как-то не то, посохи только у диких пастухов, которыми гоняют овец, а жезл даже звучит… э-э… звучно.

В двух шагах от меня остановились Карнар и еще один из слуг, бледный и неприметный, отзывается на имя Фрийд, постоянно согнутый, но с вечно недовольным лицом комнатного бунтаря и революционера.

— Маг Строуд, — пробормотал Карнар и сплюнул через плечо. — Ему лучше на глаза не попадаться.

Фрийд смолчал, и так знает, а я поинтересовался:

— Почему?

Он сказал зло:

— А вдруг болезнь нашлет?.. Просто так, чтобы позабавиться?.. Или потому, что ему суп пересолили…

— Лишь бы в жабу не превратил, — сказал Фрийд желчно. — Не хочу быть жабой. Вот бы в птицу.

— Нас не превратит, — ответил Карнар авторитетно. — Трудов много, а толку никакого. Это если бы нашего управителя…

— Тот обвешан амулетами, — напомнил Фрийд, — на все случаи жизни. Пойдем, а то уже смотрят.

С хриплым карканьем на край телеги села ворона и, сложив крылья, начала чистить перья, то и дело настороженно поглядывая в нашу сторону.

Карнар хмуро посмотрел на пернатое, но смолчал, только со вздохом подошел к телеге, где громоздятся мешки с зерном, взялся за углы мешка. Ворона почистилась и улетела, не отыскав, что украсть, Карнар сразу же присел отдохнуть, а мне велел:

— Хватит им воды! Помогай нам.

Я в недоумении посмотрел вслед исчезнувшей вороне, но смолчал, зато Фрийд бросил на меня беглый взгляд.

— Еще не знаешь?

— Чего? — спросил я.

Он сказал мрачно:

— Колдуны могут смотреть их глазами.