не всегда соглашался с метафизическими предрассудками Паули, он обладал качествами, восхищавшими последнего — в особенности склонностью к изучению взаимодействия дисциплин, например, молекулярной биологии и современной физики.

Философ в шутовском колпаке

В 1944 году приближался уход Эйнштейна на пенсию, и кандидатами на постоянную профессорскую должность в области теоретических исследований стали Паули и Оппенгеймер. За Оппенгеймером на тот момент числились и существенный вклад в развитие теоретической физики, и поднятие статуса физики в Соединённых Штатах. Кроме того, Манхэттенский проект явно продемонстрировал его талант руководителя. Паули был известен преимущественно за исключительный вклад в теоретическую физику.

Члены комиссии по оценке кандидатов принадлежали к элите, а документы из архива Паули в Принстоне ясно показывают, с каким уважением коллеги относились к Паули. Исидор Раби, лауреат Нобелевской премии, известный своей прямотой, признал значение Паули как первоклассного физика: «Оппенгеймер, хотя он и будет великолепным дополнением к нашему обществу, не превосходит других настолько, чтобы вызывать эффект [Паули]. Много лет Паули был совестью и критерием истины большей части сообщества физиков-теоретиков»[132]. Английский физик, нобелевский лауреат (1933) Поль Дирак также писал:

Преимущество Паули — в критичном отношении и никем не превзойдённой способности проникать в суть проблемы.

Оппенгеймер — человек с большими способностями и глубоким пониманием, хотя и не такого высокого класса, как Паули. Оппенгеймер занимал очень ответственную должность во время войны. Но если не придавать этой квалификации большого значения, я бы сказал, что заявка Паули, без сомнения, более серьёзна[133].

Завершающий комментарий Нильса Бора был краток: «По моему мнению, доктор Паули — по многим причинам настолько очевидный выбор, что я не решаюсь давать какие-либо комментарии относительно других кандидатов»[134].

Однако немедленных действий для заполнения открывшейся вакансии не было предпринято. Как оказалось, в послевоенных водах для Паули скрывалась рыба покрупнее. В ноябре 1945 года секретарь Шведской академии наук сообщил Паули: «Шведская королевская академия наук … присуждает вам Нобелевскую премию по физике за открытие принципа исключения, получившего ваше имя»[135]. Приглашение включало обычный для нобелевских лауреатов обед со шведским королём, с припиской: «в последние годы приглашаются также супруги лауреатов»[136].

Поскольку положение Паули не позволяло ему поехать в Швецию и лично получить премию, в его честь состоялся банкет в Принстоне. Согласно приглашениям, в местной гостинице были забронированы номера по 5 долларов за место. В списке гостей было 83 человека, включая Эйнштейна, Гёделя, Гаудсмита, Раби, Рассела, фон Неймана, Вейля и Зворыкина. В приветственной речи директор Института упомянул интерес Паули к должности в Принстоне: «Паули стоит стать американским гражданином и членом преподавательского состава»[137].

Некоторые коллеги Паули красноречиво говорили о нём за обедом. Рудольф Ладенбург, физик-экспериментатор, старший коллега Паули, подвёл итог его достижениям: освоение теории относительности в юности, открытие принципа исключения, концепция углового ядерного момента, теория парамагнетизма, предсказание существования нейтрино и разработка теории мезонов. Ладенбург также отдал Паули должное за помощь в создании квантовой механики: хотя Паули не был одним из трёх первооткрывателей, в некотором отношении он также ответственен за создание этой новой области[138].

Математик Герман Вейль, знавший Паули с юности и способствовавший его переезду в Цюрих, начал свою речь со слов: «Трудно представить, чем была бы история физики без влияния Паули в последние двадцать с лишним лет». Воспоминания Вейля коснулись и склонности Паули к философским размышлениям:

Паули всю жизнь проявлял глубокий интерес к философии. Особенно привлекает его философия китайских мудрецов. Неудивительно, что его симпатии на стороне тех, кто не жертвует духовным во имя мирского и не принимает эффективность как конечный критерий.

Но если Паули и философ, больше всего ему нравится роль философа в шутовском колпаке. … В юности у Паули была репутация «несносного ребёнка» среди физиков. Остроумными замечаниями он показывал людям, что видит их притворство насквозь. Но костюм Мефистофеля не мог скрыть его природное добродушие. Прямота замечаний показывала его уважение к собеседнику[139].

Эрвин Панофский говорил о способности Паули перебросить мост через пропасть между наукой и человечностью. У Паули, говорил он, гуманист «обретает уверенность в общности интересов и даже общности судьбы, что в нынешнем мире выступает под маской общей ностальгии»[140].

Ностальгия, о которой говорил Панофский, подчёркивается датой — декабрь 1945 года. В августе этого года вслед за «Троицей» — испытанием бомбы в Нью-Мексико — на Хиросиму был сброшен «Малыш», а затем «Толстяк» упал на Нагасаки, создав условия для окончания шестилетней войны. Война принесла больше перемен, чем полагали многие.

Эйнштейн, который к тому моменту считался в сообществе физиков чем-то вроде доисторического монстра, говорил последним. Он неожиданно встал, чтобы произнести тост, который, к сожалению, не был записан. Паули позже вспоминал: «Эти слова я никогда не забуду. Он был подобен королю, оставляющему престол мне, своему наследнику»[141].

Нобелевская премия стала поворотным моментом в карьере Паули. Он перешёл на новый уровень, и в его положении необходимо было выбирать. Он будет востребован теперь и в Америке, и за границей.

Три солнца

1945 год и начало 1946-го определили дальнейшую судьбу Паули. После периода колебаний, остаться ли в США или вернуться в Европу, события в его личной жизни расставили всё по местам. В июне 1945 года Институт перспективных исследований предложил Паули постоянную должность с годовым жалованием в 10 000 $ (около 150 000 $ на сегодняшние деньги). После того, как в ноябре он получил Нобелевскую премию, размер предлагаемого жалования вырос до 15 000 $. В январе 1946 года Паули и его жена получили американское гражданство. Как дополнительную приманку, ему предложили место в Колумбийском университете, что горячо поддержал Раби. У семьи Паули оказалось достаточно стимулов, чтобы навсегда остаться в Соединённых Штатах.

Поскольку в Цюрихе за Паули сохранили место на случай его возвращения, он посчитал нужным лично объяснить ситуацию, прежде чем принимать какое-либо предложение в США. Также во время поездки в Европу он собирался прочитать несколько лекций и подготовить кое-какую мебель и личные вещи для отправки в Америку.

По приезде в Цюрих Паули встретился с Маркусом Фирцем. Они отправились побеседовать за город, в парк Цюриххорн. Пока они созерцали воды озера и чуть облачное небо, вокруг солнца возникло гало с «ложными солнцами» с обеих сторон. Фирц вспоминает, что ему на ум пришла песня Шуберта «Nebensonnen» (Ложные солнца):

Drei Sonnen sah ich am Himmel