не имел ни малейшего желания становиться поперек дороги соотечественнице. Франк почувствовал, что кожа у него на голове стягивается от гнева. Марион вошла и подтолкнула его мимо дверей консьержки. На лестнице было темно. Mapион вытащила маленький карманный фонарик и осветила ступеньки.

– Я засну при одном виде кровати, – заявил Франк совершенно искренне. Ему до одури хотелось спать.

– Хорошо, засыпай, – добродушно ответила Марион.

В спальне Франк быстро налил себе стакан воды и выпил его. Эти парижане не знали, что в воду можно класть лед, вода была тепловата и не помогала. Марион возилась в ванной комнате. Франк забрался в постель, закурил и начал припоминать цены на апельсины, чтобы не заснуть.

– У тебя что-то на уме? – спросила Maрион, присоединившись к нему.

– Нет… а что? – бесцельно ответил он и посмотрел наверх, на кретоновый балдахин. На нем всегда виднелись три маленьких китайца, вытаскивавших из воды рыбу.

– Я не хочу знать твоих секретов, – рассудительно сказала Марион.

Она улеглась, сделала из своего плеча мягкую уютную подушку и уложила на него голову Франка.

– Ну вот, не разговаривай, не шевелись. Только засыпай, – шепнула она. Франк почувствовал благодарность и вздохнул.

– Ты хорошая… почему ты такая хорошая? – пробормотал он.

– Вы, мужчины, не понимаете простейших вещей, ответила Марион в темноте.

Франк уже наполовину заснул, но все же хотел быть вежливым.

– Нет? – невнятно спросил он. – Чего например?

Марион чуть-чуть повременила с ответом.

– Того, например, что я люблю тебя, – сказала она еще нежнее.

Но Франк уже крепко спал и ничего больше не слышал. Марион лежала без движения, боясь разбудить его. Она чувствовала, как немеет ее рука, а потом и сама заснула.

* * *

– Сегодня я не могу встретиться с тобой после обеда, – сказала Марион, когда они завтракали.

– Почему? – спросил Франк, сражаясь с горячим шоколадом. Когда ему с утра давали прежде всего шоколад с сухариками, он чувствовал себя комнатной собачкой.

– Сегодня четверг, – просто ответила Марион.

Вся в розовом крепдешине она выглядела чистой и свежей, совсем как жена во втором акте супружеской комедии, которую они видели накануне вечером. Франк вспомнил, сделал глоток и обжег язык. Четверг был днем, который она посвящала своему старому другу. По-видимому, ее дружба со стариком давно уже перешла на платоническую почву, но он сохранил привычку встречаться с Марион раз в неделю и раз в месяц присылать ей чек. Франк холодно попрощался и покинул дом, чувствуя себя униженным. Он не имел ничего против того, чтобы женщин содержали, он сам делал это четыре или пять раз в своей жизни. Но ему было противно быть любовником женщины, которую содержит другой. На минуту он пожалел о том, что не дарил Марион бриллиантов вместо полудрагоценных камней. Хотя, с другой стороны, Марион не стоила бриллиантов. Франк с облегчением вернулся в отель, чтобы побриться, взять свою почту и снова приняться за попытки наводнить европейский рынок калифорнийскими апельсинами.

Он последовал совету Марион. Он нанес визит мсье Франшето, юристу синдиката французских фруктовщиков, и нашел тактичный способ презентовать ему не наличные деньги, а небольшую связку акций, которые должны были подняться в цене. Он позавтракал с глухим Дюбаро и пригласил на обед Фаррера и его жену. Он послал цветы мадам де Бленкур, даме, находившейся в интимных отношениях с Фаррером, с которой Франк познакомился две недели тому назад.

– Мимозы? – спросила его продавщица в цветочном магазине, в котором он был раньше.

– Нет, не мимозы, – быстро ответил он.

Только тогда ему сама собой пришла мысль об Эвелине. «Забавно», – подумал он, «кажется я влюблен».

Между двумя и четырьмя он был занят с тремя французами. Он приступил прямо к делу, опустил цену на два с половиной цента и прокричал целую кучу соблазнительных обещаний в ящичек Дюбаро. У него была репутация прекрасного продавца, но он никогда еще не имел дела с такими ископаемыми, как это трио. Было уже около четырех, когда наконец они стали склоняться к тому, чтобы взять пробную партию в сорок тысяч ящиков. Франк быстро прервал совещание, прежде чем они успели пожалеть о данном согласии. На следующее утро должен был быть подписан контракт и оговорен срок поставки. Был прохладный день, и Франк с удивлением заметил, что его рубашка намокла от пота и липнет к телу – настолько серьезна была битва.

Четыре часа. Мелкий дождь, во время которого светит солнце. Люди стояли на набережной, и все глядели в одну и ту же сторону. Там была радуга. Франк стукнул в окошко такси.

– На остров Сент-Луи, – сказал он.

Дождь уже прошел, когда он вышел из такси и медленно пошел вдоль по набережной. Там стояло несколько удильщиков и казалось, что они так и не уходили с набережной еще с тех пор, когда Франк был студентом. Мать послала учиться в Париж. Она была светской женщиной, и французская кровь быстро переливалась в ее жилах. Она хотела, чтобы Франк говорил по-французски, и втайне желала, чтобы француженки взялись за его воспитание в любви что и было сделано. Франк улыбнулся, вспомнив о матери, умной, красивой, аристократичной матери с ее тяжелыми, усталыми веками, которая так гордилась своим красивым сыном, что хотела дать ему первоклассное воспитание даже в этой области жизни. По-видимому, она была невысокого мнения об американском подходе к любви.

Франк отогнал от себя эти неподобающие мысли о матери и взглянул на реку. Мимо проплыли две маленькие лодочки, небольшие перламутровые облака не спеша летели по небу, деревья на противоположном берегу были одеты скудной зеленью: в общем весь вид производил слегка сентиментальное впечатление. Он вспомнил восхитительный роман с молодой художницей, который был у него в бытность студентом. Она писала невообразимые картины подсолнечники, декадентские подражания картинам Ван-Гога и могла по получасу не умолкая смеяться над Франком.

Внезапно он почувствовал себя постаревшим и лишним. До обеда абсолютно нечего было делать. Как все перегруженные работой люди, он не выносил одиночества и безделья. Он отошел от нагонявшей тоску реки, остановил проезжавшее такси и отправился в отель. Там он поболтал с мадам, у которой было лицо старого мудрого попугая и которая знала жизнь. Он поболтал с портье, он поговорил по телефону. Он оставил для себя столик в ресторане «Бык на крыше», заказал билеты на ревю, которое пользовалось в это время успехом, и глубоко вздохнул при мысли о предстоявшем ему вечере в компании Фаррера и его жены. Он отправился к себе в комнату, стараясь разогнать все возраставшее беспокойство. Он разделся и принял холодный душ. Сигаретка, кофе