дозволено вмешиваться в мирские дела, чтобы избежать зловредного влияния на свою жизнь и судьбу.

Обдумав услышанное, Мо Жань уверенно сказал:

— Учитель не смог бы следовать этому принципу.

— Да, — горько улыбнулся Хуайцзуй. — Мой юный ученик и мой благодетель имели слишком похожий характер. Чу Ваньнин вырос в храме, в те времена, несмотря на потрясающий талант, он был совсем молод и неопытен. С его задатками для него не составило бы труда достигнуть вершин мастерства и вознестись на Небеса. Однако в тот год этот многообещающий юноша спустился с горы, чтобы у ее подножия собрать минералы, и случайно наткнулся на ищущего убежища бродягу…

Ши Мэй вздохнул:

— В такой ситуации Учитель никогда не остался бы в стороне.

Хуайцзуй кивнул:

— Он не просто не остался в стороне, но и вмешался в судьбу этого бродяги, а затем, самовольно покинув храм[103.5], отправился проверить устойчивость границы между мирами в Нижнем Царстве.

— …

— В то время орден Пика Сышэн был только создан, и Нижнее Царство, особенно около границы миров, было намного более опасно, чем сейчас. Думаю, не стоит объяснять вам, что именно увидел там Чу Ваньнин. Вернувшись, он сказал мне, что хочет временно сойти с пути совершенствования и спуститься в залитый кровью бренный мир, чтобы исцелять раненых и спасать умирающих.

— И вы согласились? — спросил Ши Мэй.

— Нет.

— …

— В то время ему исполнилось всего пятнадцать лет. У него была чистая душа и доброе сердце, которое легко можно было обмануть. Как мог я снова позволить ему спуститься вниз? Кроме того, обладая невероятным талантом к духовному совершенствованию, телом он был очень слаб, а внешний мир полон заклинателей, ступивших на путь тьмы. Как его наставник я не смог бы, отпустив его, спать спокойно.

— Но в конечном итоге он все-таки не послушался вас, — резюмировал Мо Жань.

— Верно. Сначала он выслушал мои доводы, а потом принялся яростно спорить, и мы сильно повздорили. Он заявил, что не понимает, почему, пока совсем рядом, буквально у нас под ногами, простые люди страдают и умирают, наставник с закрытыми глазами сидит на вершине горы и днями напролет медитирует, заботясь лишь о собственном вознесении.

— Ох! — Ши Мэй был потрясен.

Даже из уст постороннего человека эти слова прозвучали бы излишне резко и безжалостно, что уж говорить о Чу Ваньнине, который был единственным приближенным учеником наставника Хуайцзуя. Это и впрямь была величайшая дерзость, граничащая с предательством.

Лицо Хуайцзуя побледнело, и на нем появилось скорбное выражение. Немного помолчав, он все же продолжил:

— В то время душевное состояние этого бедного монаха не было таким стабильным, как сейчас. В порыве гнева я спросил у своего ученика: «ты не можешь спасти себя, а берешься спасать других людей?»

— И что же ответил Учитель? — спросил Ши Мэй.

— Не узнав, как спасти других, как я смогу спасти себя.

Стоило эху этих слов затихнуть, в главном зале стало тихо.

Потому что эту фразу произнес вовсе не наставник Хуайцзуй, а тихо сказал Мо Жань. Вновь услышав слова, сказанные ему когда-то Чу Ваньнином, из уст его ученика, глаза наставника Хуайцзуя ярко вспыхнули. Какое-то время он молча смотрел в лицо этого молодого человека, а затем тяжело вздохнул:

— Он вас и этому обучил? Он… ох… в самом деле, нисколько не изменился. Скорее умрет, чем откажется от своих убеждений.

Было видно, что у Хуайцзуя камень лежит на сердце, но Мо Жаню было ничуть не легче.

Стоит признать, что он всегда презрительно относился к этому высказыванию Чу Ваньнина, полагая, что все эти высокопарные слова лишь пустая болтовня. Однако повторив эти слова сейчас, он почувствовал, как сердце сжалось от боли.

После длинной паузы голос Хуайцзуя снова зазвенел в тишине Зала Даньсинь:

— Стыдно признаться, но в тот день я был так разгневан, что сказал ему, что если он продолжит упорствовать и выйдет за ворота Храма, я разорву с ним все связи, и мы больше не будем учителем и учеником, — он опять замолчал. Казалось, в горле у него встал ком, мешающий говорить. Судя по всему, этот человек давно хотел выговориться, но теперь каждое слово давалось ему с трудом. После минутного колебания, он покачал головой и продолжил:

— Теперь вы тоже знаете, почему Чу Ваньнин окончательно разорвал наши отношения и ушел от своего наставника. С тех пор много воды утекло. Хотя со временем мои мысли по поводу того его решения изменились, однако, прожив так долго под одними небесами, мы больше никогда не встречались в этом бренном мире.

— Но выходит, что Дед… Великий мастер тоже не виноват, — сказал Ши Мэй.

— Кто прав, кто виноват, правильно это было или нет, довольно сложно быть наставником человека, который может заглянуть в суть вещей. Когда я узнал о том, что, сражаясь вместе со своими учениками в кровопролитной битве с Призрачным Царством, Чу Ваньнин погиб, я вспомнил о том нашем споре и с тех пор ни днем ни ночью не мог сомкнуть глаз. Поэтому в итоге я принял решение прийти сюда и сделать все, что в моих силах, даже применить эту запретную технику, чтобы помочь вернуть вашего учителя к жизни...

Раздался грохот.

Красные резные двери дворца резко распахнулись, и в проеме появился Сюэ Мэн. Неизвестно, сколько времени он там простоял, но было очевидно, что он услышал эти самые важные последние слова монаха.

Когда Сюэ Мэну доложили о прибытии великого мастера Хуайцзуя, он понятия не имел, для чего этот святой старец пришел на Пик Сышэн. Поэтому он не особо спешил, направляясь к Залу Даньсинь. В руках у него была пиала с горячим отваром лекарственных трав, к которой он то и дело прикладывался по пути.

Однако стоило ему услышать слова Хуайцзуя, пиала выпала из рук и разбилась вдребезги, забрызгав его с ног до головы. Но юный феникс даже не заметил, что ошпарился, лишь хрипло просипел:

— Поможете вернуть? Поможете вернуть? Учителя все еще можно… его можно вернуть?!

Пошатываясь, он влетел в комнату и схватил Хуайцзуя за грудки.

— Осел плешивый[103.6]! Что ты мелешь? Что за глупые шутки?

Ши Мэй поспешил вмешаться:

— Молодой господин, он ведь...

— Нет, это я виноват… потерял контроль и вышел из себя, — хотя Сюэ Мэн не знал, что перед ним